Заварю я чайку себе кружицу,
Сахарку положу белоснежного,
Помешаю серебряной ложечкой,
В вихре танца чаинки закружатся.
С полки пыльной возьму себе книжицу
Может Пушкина, может Есенина.
Ну а может Антон Палыч Чехова,
Только лишь бы не Маркса и Ленина.
Сяду в кресло любимое, мягкое,
Подожму я уставшие ноженьки,
Окунусь с головою в поэзию,
А за окном что творится, о Боженьки!
Намела нам под ноги сугробищей
Метелюга февральская, злющая,
Так ведь можно до смерти угробиться,
Если высунуть нос на морозище.
В поле белом ветрище балуется,
Может крышу снести, может дерево,
Ну а может и лошадь с телегою,
Только поедь преднамеренно.
В эту зимнюю, лютую стужицу
Посижу лучше в креслице с книжицей,
Даже Энгельс покажется умницей,
Даже Ленин скорее помолится,
Чем я высуну нос за околицу!