ЯНВАРЬ 2021
Однажды в Америке
«I would rather be a servant in the House of the Lord than to sit in the seats of the mighty»
сказал сенатор Баркли народу Америки
что переводится примерно как
лучше б я чистил перья господним херувимам чем участвовал в этом бардаке
на чем и скончался не сходя с места
верно сам Бог был в тот день среди народа Америки
все
укомплектовал штат и отправился по своим делам
дальше демократы уже без них сидели
Highway Number One
они несутся по пустому хайвею намбер ван перепрыгивая через пропасть
вырубленную ураганом в дорожном полотне
прямо на закат простреливая натянутые облака не останавливаясь
не заметив когда их проглотил океан вместе со всеми покрышками
чертов крокодил всегда глотает проигравших пусть подавится
пусть еще догонит дух дороги – это вам не ржавая железка в рыбном рассоле
эта штука ему не по зубам
Война деревьев
*
проснулась в пустой кровати
за окном шла война деревьев
меня нигде не было
накрылась с головой ждать пока вернусь и расскажу кто победил
*
деревья надвое как капустные кочаны
внутри мясо кочерыжки
еще сочное
рядом их мертвые руки в пронзительной тишине
*
мертва гремевшая музыка
мертвы руки ее исполнявшие
на закате живые соберут из них костры
и жертвенный дым поднимется в небо танцуя как свободная птица
*
за спиной корейский хор стеной
с песней вставай страна
все разложимся но надо не поддаваться
хоть Корея еще держится хотя бы одной половиной
далеко не уйду но пусть через дорогу
и обратно корейцам не легче а поют
Воздушный шарик
Взошло и сверзилось светило.
Который раз ищу карман,
Куда бы счастье не входило.
Кругом могилы, все обман.
Воздушный шарик, легкость мысли,
Веревочка на небеса…
На пальце тряпочка повисла,
И все сложилось на глазах.
Пусть это ладно, это к черту,
Могила, яма – все равно.
Хотелось некого эскорта,
Влиянья чистого кино…
А чтобы так – к стене спиною,
Руками в стену, в стену лбом…
И завтра не придут за мною,
И не опомнятся потом.
«У каждого свой шарик»
мы в плену это безнадежно
надо бежать любым способом пока не начались пытки
садист доктор отобрал спрятанную упаковку
говорит надо еще надо еще потерпеть это тело
сам боится по глазам видно выспрашивает о запасном выходе
ну уж нет никто вам помогать не собирается
запасайтесь впрок хитрецы эти выходы одноразовые
«Да, шарик шарику рознь, мои утяточки!
Для каждого найдётся подходящий, лишь бы человек умел выбрать! –
весело прокричала Старушка» Мэри Поппинс
Место в Ковчеге
Красная лампа в окне угловом.
Вьюжная мгла. Прогуляли собаку.
Все, что уже не вмещается в дом,
Больше не стоит печатного знака.
Да отчего же погасло окно?
Мир покидает последний фонарик,
Утлый кораблик, зверушки и Ной
И подоспевшие к берегу твари.
Кто там как лунь облаками плывет,
С плеч осыпаются полосы снега…
То удаляет, то вносит в отчет
Спасенную тварь – и судьбу человека.
Вот подойдет он к исходу морей,
Спустится наземь по ветхому трапу.
Скажет: «Привез и волков, и свиней…
Ты отказавшихся сам уже, папа».
Статуя
Ее заснеженные плечи,
Слепое притяженье глаз.
Я тот случайный первый встречный,
Кого ждала она сейчас.
Ее глаза как две собаки
Бегут за мною до угла,
Как сотни лет бегут за всяким,
Кого дорога привела.
И возвращаются обратно,
Холодным взглядом облизав.
Ее всевидящие пятна.
Ее незрячие глаза.
Глядят на небо грозовое,
На море вечное глядят.
И удивительно спокоен
И камня, и столетья взгляд.
Колечки
Ходит зимнее солнце
По земле без сапог,
Только кольцами вьется
Над трубою дымок
Да сидит на крылечке
Мужичок-с-ноготок,
Собирает колечки,
К завитку завиток.
Уморился без дела
И от дела устал.
Вот и жизнь пролетела,
Узелок завязал.
Чтоб не помнить лихого,
Не жалеть о пустом.
Табачка бы какого
Прихватить на потом.
Да пойти за колечком –
Поглядеть, что и как
Дальше неба за речкой,
Не просыпав табак.
А подкатятся сани:
«Где такой да сякой
Новодевичев Саня?..»
И пойдут стороной.
Олухи и Босх
Чем смурней седина океана,
Тем отважнее в лодке друзья,
И горланят стишки с капитаном
И монах, и монашка, и я.
Ах, какое великое дело
Ожидает ее впереди?
И плыла она так, как хотела,
И уснет на широкой груди
Говорливого Тихого моря,
Где целуется с ветром волна.
Ах, какое великое горе
Обещает ей крик каплуна!
О судьбе ее плачет сирена
И печалится божия тварь,
И завидует самозабвенно
И последний оболтус, и царь.
А до берега миль миллионы
Да еще сто один миллион.
Кто собрался на райские склоны –
Тот из лодки пожалуйте вон!
«Крик Каллиопы»
Вы видели, как тонут города –
А ты стоишь во сне и наблюдаешь,
Спастись не успевая никогда,
Врастая в берег и не умирая
От ужаса предательства внутри,
От топкости последнего оплота…
Как будто Богу, что ни говори,
Земного шара мало для расчета.
Уйдет под воду маленький мирок,
Я захлебнусь в предчувствии потопа.
Душа бежать готова со всех ног,
И удирает с криком Каллиопы.
Спичка
Чужая женщина окажется судьбой,
Чужая реплика повиснет без ответа,
И кто-нибудь поделится со мной
Историей любви и сигаретой.
Должно невероятно повезти,
Чтоб слову, заключенному в кавычки,
Без кандалов стоять в конце пути,
Прикуривая от последней спички,
Но говорить, неважно с кем и где,
О смерти, о стихах, о чем угодно –
О жизни все равно и красоте, –
Лишь бы дышать с попутчиком свободно,
Лишь бы горела спичка в темноте.
Закладка
Оставишь знак-напоминанье,
Неразличимый никому,
В закладке, вложенной случайно,
А я открою и пойму,
Что повесть кончиться не может,
Когда уходит со страниц.
Что все герои в ней похожи
На нас до кончиков ресниц.
Где возвращаются в начало,
Чтоб повториться без числа.
Судьба хранить не обещала,
Ни выпускать из-под крыла.
Должно быть, ангелам не спится,
Пока спивается поэт,
И в перелом вставляет спицы
Любовь, рожденная на свет.
Пройдем над пропастью вслепую,
Рассыплем семечки в тетрадь…
А я по-прежнему ревную
И не могу поцеловать.
Автоответчики и птицы –
Что остается после нас.
И хочется наговориться
До дна безмолвия сейчас.
Был снежный день
Был снежный день. Под вечер намело.
Мы оказались заперты в шарманке.
Должно быть, календарь менял число,
Неслись в окне свистки и полустанки,
Чужие письма, мертвые венки
Перегоняли свадебные ленты.
Не успевая протянуть руки,
Собратья превращались в постаменты.
Над головой мелькали облака,
Роняли самолеты херувимы,
И где-то Бог сидел наверняка.
Мы проносились неостановимо.
Еще чуть-чуть – и вырвались бы из
Закупоренной наглухо коробки.
Хрустальные, примерно как сервиз.
Воздушные и глупые, как пробки.
Лампа
Мигнула лампа и погасла,
Как будто свет подумал: «Хватит».
Запахло камфорное масло
Разлитым временем на скатерть.
Горит полночная конфорка
И голубыми язычками
Болтает с чайником негромко.
Быть может, с призрачными нами.
Куда мы денемся отсюда,
Где снег слепит, а лампа гаснет –
Миг ожидающего чуда
Все так же робок и прекрасен.
Ему по-прежнему не надо
Ни соучастников, ни веры,
Когда легко проходит рядом,
Дотрагиваясь до портьеры.
Deals are Made in Heaven
***
чего я хочу
выйти на берег – тут недалеко – и закричать
так чтобы отпрянуло море до горизонта
стукнулось о железное небо
потом очухалось собрало все свои морские силы
подошло к городу
и спросило «Ну?..»
***
трижды в полночь обернуться округ своей оси
когда земля остановится
вспомнить где стоит метелка
и подмести осколки
***
мы поливали песком друг друга
у него росли стихи
у меня была вода
и слишком много солнца
я забыла как превращать песок в воду
***
посторонний человек
без лица
без запаха
без отпечатков пальцев
приходит под чужим именем и говорит
привет мне нравятся ваши стихи они меня понимают
как близнецы
что неправда
если с отпечатками пальцев у меня еще есть проблема то фамилию они всегда носят знакомую
***
в морщинах старого города вся жизнь
муниципалитет показательно проводит косметические операции
как сошедшая с ума балерина
чьего лица уже никто никогда не вспомнит
***
встретила на улице свое пальто
проверила кто внутри
нет все в порядке
да я обычно здесь и не гуляю
***
время без конца
столько растянутого одиночества
если бы оно сжалось опять родилась бы вселенная
***
вот зря он создал Еву для неизвестно какого еще Адама
подумал бы о себе и весь мир был бы счастливее
***
красивое снежное стихотворение
правда вода по сути
но не к чему придраться
можно вылепить снежную бабу
и созерцать
***
к вечеру бабочка постарела и умерла
хоронили как полагается под луной
чтобы не испугать следующих старлеток
***
если бы можно было зайти в музей восковых минут
и сказать заверните вот ту и ту
я же знаю вы приторговываете втихаря
у нас ведь одесский музей в конце концов
мы бы договорились
нет все равно бы ничего не получилось
это как договариваться с наркоманом пока он смотрит твой самый героиновый сон
из замурованных в стену радости никто еще не выбрался на свежий воздух
от пауков прошлого стоит держаться подальше
во сне у них слишком много лапок
***
два человека
всю жизнь не знавшие о существовании друг друга
садятся в один самолет
они просто купили билеты на соседние места
и умерли в один день час и минуту
наверное даже не успели поверить в судьбу
***
лучшие сделки с богом тоже совершаются на небесах
там для этого есть специальные воздушные ямы
главное не наобещать неисполнимого в принципе
после посадки будет неудобно
***
я ведь все равно не добегу до конца улицы
просто сердце остановится
оно родилось дятлом и умеет только стучать
ну или петь когда думает что соловьем
но играть в зайцев и собак
оно этого не выдержит
***
я завтра стану водой землей червями
и это будет самое божественное стихотворение из тех что от меня останутся
ты хороший поэт господи но эти подробности
убивают даже добитое
***
навьюченная улица бежала из душного города
теряя по дороге всякую дребедень
рекламные щиты бензиновые заправки и прочая и прочая
пока не упала без сил перед речкой черт знает какого названия
счастливая и свободная от асфальтовой шкуры
у самого берега ее кто-то догнал и вбил крест с табличкой купаться запрещено
Имитатор
Все в сборе: толпа, прокуратор,
Направленный в центр софит,
Булыжники, гвозди, солдаты
И тот, кто еще не убит.
Его еще станет мне жалко,
Когда нарисует гример
Оставленный камнем и палкой
Народной любви приговор.
Статист исполняет статиста,
На крест поднимают звезду
И так ее мучают чисто,
Как будто постились в аду.
Вот это как будто искусство,
Чудесно не сломанный нос –
Прощает высокое чувство,
И каждый немного Христос.
Слезает с креста имитатор.
Солдатик фехтует мечом.
А что умирало распятым
Достанет до горла еще.
Жили-были
Все умерли, все жили-были.
Упала тень на склоне дня,
Когда вы все переходили
Через прозрачную меня.
А тень стоит и долго машет,
Изображая самолет,
Немую девочку Наташу,
Что не жила и не умрет.
Стоит она – и не примнется
Трава и лютик полевой.
А самолет летит на солнце
И пропадает за горой.
История короче суток,
Стены бледнее меловой,
Рассказанная в промежуток
Между вечерней и ночной
Молитвами у изголовья
С обидой, верой и любовью.
Няня и Люцифер
Сны детства, шепот обещанья –
Что сохранило навсегда
В руке у няни мирозданье, –
Все засияет, как звезда.
Когда, уставшие от мира,
Листвой закроются глаза –
Все повторится, только лира
С другим останется бряцать.
Кто получал клеймо поэта,
Велик ли духом или мал,
Был Люцифером в мире этом
И невозможного желал.
Но если раб у господина
Не станет требовать отчет,
То спросит сын по праву сына,
Когда к порогу подойдет.
Безумный мир
Безумный мир, в своем родстве
Я наконец не сомневаюсь.
Мы так друг друга убиваем,
Как мысли в общей голове.
Но тверд твой вылепленный череп,
И что ни станется со мной,
Тебе приятно будет верить
В железный разум внеземной,
В подстрочник чистого дыханья,
Поднявшего из праха дух –
Пусть жил он в шкуре обезьяньей
И даже матерился вслух,
Как будто мнить себя свободным
Умел в коробке черепной,
И умирал когда угодно,
Кричал и плакал, как живой.
Эпизод на Адмиральском пр-те
Торговка зеленью и луком
Парит над ящиком картонным.
С ней долго ссорится старуха,
Но правде железобетонной
Не победить сегодня в мире.
Маршрутка 134
По Адмиральскому проходит,
И нарушается в природе
Баланс петрушки и шпината.
Старухе ничего не надо,
Лишь проскочить на переходе
И посмотреть на виноватых
Как на петрушку в огороде.
По Адмиральскому старуха
Спешит за прошлым одиноко.
Торговка зеленью и луком
Глядит на белую дорогу…
Я прохожу по тротуару,
Она кивает мне при встрече
И говорит: «Хороший вечер.
Хороший зимний вечер. Даром».
Пансион
Пока в саду скрипят качели,
Пока пчела кружит над розой
И замерли в нелепых позах
Воздушные мадмуазели,
Ничто плохое не случится
В забытом мире на балконе,
Пока спокойно врут страницы
Мари, Терезе и Симоне,
Покуда книгу не уронят
Во сне расслабленные пальцы…
И разбегутся постояльцы,
Мари, Тереза и Симона –
Никто не вспомнит о пионах,
Пчеле, которая кружится,
Качелях, розах, пансионах
И прочих действующих лицах.
Зимнее пенное
Я иду по большому городу,
Только в городе никого.
Будто метки и бирки спороты
С платья города моего.
Будто нет у него имени…
Как же звали его, когда
На песке проснулись нагими мы
И задумали города?
Чтобы море нашло название,
Чтобы каменные цветы
Вырастали в садах изгнания,
Равнодушные, точно Ты.
Вырастали – какими помнили.
И поднимутся вновь с нуля
Человечьи каменоломни,
Бесприютные, как земля.
Дышит море у ног зимнее.
Все дороги ведут к нему,
Утром – красному, в пене – синему,
Ночью – к черному моему.