Вечер спустился в город шатко-валко,
Цепляясь за мутных окон прорехи в домах.
Она ехала в чёрном такси типа катафалка,
С обеда уже не стояла на своих ногах.
Волос золотистых прядь щекотала нос,
Неровно помадой начерчен контур губы.
Подруги ждут в караоке петь и орать вразнос,
Пить шоты до ноты высокой последней трубы.
Машина её изрыгнула на тротуар у входа,
Оправив юбки бархатной мягкий край,
Она устремилась за столик мстить за урода,
Который не стоит этого. - Наливай!
Гарсон удивлённо, хотя нет, привычно лил,
Носил к ним и от стола всякое без системы.
Без четверти час, она что было в горле сил
Поёт на повторе песни похожей темы.
А голос срывается, голосом она дрожит.
Уйти, так хотелось уйти, но остаться одной
Боится в квартире, где пол шагами прошит
Любви и страсти на долгие годы родной.
Вновь чёрною чайкой к подъезду машина её
Подкинула, отправила воительницу в запас.
Пьяная, неприятная себе за углом блюет,
А ей нужно, чтобы принц неприменимо спас.
Но принцы не любят видеть буквально дам
Без лоска и сил, и гордости девичьей без.
В квартире пыль, пустота, устаревший хлам.
Прихожая, зеркало, тушь, платья рваный разрез.
На утро протяжно гудит чайника свисток,
Шкварчат два яйца в капле горячего масла.
Любовь дерзко метила выстрел в самый висок,
Но органы важные не задеты, значит промазала,
Точнее - навылет прошло, а дыра затянется.
Грех - сетовать на судьбу, молода же ещё,
Или ей во спасение души так думать нравится...
Поживём - увидим, пока жизнь не выставит счёт.
Потом тот, бывший, не раз ночевал у порога,
Не пускала, не простила, помнила себя в караоке...
Мало "извини", а " люблю тебя" - слишком много.
Флаг протеста реет над нею на мнимом флагштоке.
И большая проблема теперь - поверить, впустить,
Принимать и смиряться, делить своё жильё...
Ей нужно, чтобы принц умел искренне любить,
А не пользовался бесконечностью терпения её.