Стихи приходят только ночью,
но день от края до конца
мне ниспослать не хочет строчки,
да что там строчки? Ни словца!
Глядишь в бумаги безупречность,
а в сердце немота и глушь,
и не расцвечивает нечто
сознаньем отраженный луч.
Слова желанней древних кладов,
но тщетны поиска труды,
и целый день, вплоть до заката
нет ни идей, ни остроты.
А то бывает, как в тумане,
настрочишь, глянешь — всё вода,
и в этом вздоре графоманном
от мысли не сыскать следа...
Но лишь смеркается — то смутно,
в багрянце образ промелькнет,
мне верить хочется, что муза
ко мне спешит на огонек.
Ан нет, тот образ лишь развеять
выходит, не развить ничуть,
глаза помалу соловеют,
поднятье век осилить тщусь.
Уж голова эпичным грузом,
и манит теплая постель:
еще мгновенье — входит муза,
возобновляя вихрь страстей.
Сама она потустороння,
но я пойму, что здесь она,
по образам, кружащим роем,
как листья в осень у окна.
Слова как оттиск, отпечаток,
как от подошвы след в снегу,
но дальше слова очень часто
подвинуть мысль я не могу.
Есть сходство образа с мустангом -
не оседлать, сколь сил не трать;
и вот подобным муза танцем
меня продержит до утра.
Но как забрезжит, подобреет -
и снимет хитрый этот шифр
«Давай, дружок, да поскорее,
я дозволяю — ты пиши!»