Дыхание Ольвийских экспедиций
1.
Угадываю мысль в твоих глазах,
Мечтая вновь умчаться из столицы,
Ты хочешь передать в простых стихах
Дыхание ольвийских экспедиций.
О, ты так чувствуешь ее, наперечет
Ты знаешь все о ней; она живет в пространстве -
Душа степи! Она тебя влечет,
Ты удивленья ждешь от новых странствий.
И я с тобой хочу под стук колес
Прибыть в одном из поездов послушных
Туда, где степь, как-будто жадный нос,
Не может надышаться Бугом Южным.
Ты помнишь? - Николаевский вокзал,
Мы, дети, выходили из вагонов,
И каждый словно глубже здесь дышал
Без уймы школьных внутренних законов.
Свобода? Нет, но дышится вольней
Под ветками краснеющих черешень,
При виде виноградников, полей
И лодок, выплывающих на стрежень.
И я в "Дельфинчике" готов трястись
Опять маршрутом пыльным до раскопа,
А ночью сочинять про нашу жизнь
Гекзаметром Гомера и Эзопа.
Ты помнишь? - мы решили написать
Поэму археологов бывалых
О братстве, что угодно небесам,
Что рождено на земляных отвалах,
В огне ночных священных всех костров,
Дающих жар стихам ольвийских песен,
В степной тиши после дневных трудов,
Что не сродни удобству мягких кресел.
Картины эти, друг мой, вспоминай,
Так видит дом солдат в храпящей роте.
На память мне приходит детский рай:
Лиман, шатры, костры и цель в работе...
Вот ряд совковых, штыковых лопат,
Раскопы потом будут вновь политы.
В строю мальчишки, девочки стоят,
К труду готовы ольвиополиты.
Что скрыто под очередным пластом?
Времен завесу сдвинем! А лопаты,
Совочки, кисти? В методе простом
Поупражняемся, истории солдаты!
Копай, счищай, тащи, таков наш труд,
Бери побольше и бросай подальше,
Раскопы от тоски нас уведут,
От лени, черствости души и фальши.
Как укротить безудержную прыть
В безудержно растущем детском теле? -
Учили нас и строить, и кроить,
Участвовать в Большом и Общем деле.
Уж тридцать лет прошло, их не вернуть,
И стих преодолел давленье прозы,
Я вспоминаю этот давний путь,
А на глазах вдруг выступают слезы.
Ах, Ольвия! Пою апофеоз
Всему, чему в детдоме нас учили,
В моей душе кусты цветущих роз,
То - результат приложенных усилий.
2.
Что за шум в степи проснувшейся?
Что за дым над степью стелется? -
То не мир подлунный рушится.
То не белая метелица.
То московские ребятушки,
Сестры юные и братушки,
Поработать летом прибыли,
Да не думая о прибыли -
Помышляя об Истории,
О которой много спорили.
"Дельфинчик" привез ребят.
Прыгай, разминай кости!
И дети смеются, галдят,
К Истории прибыли в гости.
Привет ольвийской земле!
Что под землей скрыто?
Откроем, очистим, смелей!
С ревностью следопытов...
Пилят пилы, остры,
Стучат молотки, кувалды,
Встанут скоро шатры,
Хитоны - палаток фалды.
Вгоним в мягкую землю
Стойки... Гвоздями крепи!
Будим всех, кто дремлет,
В здешней широкой степи.
Выгрузим стойки и лаги,
Для девочек нары в планах,
Будет палаточный лагерь
Прямо на берегу лимана.
Мальчишки у нас бывалые,
К трудностям не привыкать,
А девочек беречь пристало,
Хранить красоту и стать.
Когда-нибудь они выйдут взрослыми
В мир, нарожают детей,
Не думая точными ГОСТами,
Вырастят лучших людей.
И вот на ветру уж бьется
Ольвийский знакомый стяг,
И песня в степи несется,
Без музыки нам никак.
---
Ночь тиха и нежна как ткань байки,
Слышатся мерные волн лимана накаты,
И лишни сейчас и песни и байки,
Просто лежу и вдыхаю степи ароматы.
Крылья палатки застыли, подняты
ветром, дунувшим и заснувшим где-то,
В мыслях шепчу кому-то: ребята,
Я люблю эти трудные ольвийские лета.
3.
Одинаковы наши роли,
Превратились мы в граждан Ольвии,
Путь на месяц у нас одинаков,
Мы готовы пройти весь путь.
Не влекут нас ни деньги, ни троны,
Мы свободны, как наши хитоны,
Медь блестящего акинака
Долго нам не дает заснуть.
Снова лето и вновь раскопы,
Вновь к лиману крутые тропы,
Над раскопами легкие песни,
Нас ольвийский алтарь созвал.
Мы работаем без простоев,
Мы историки вне покоя,
И сердца наши бьются вместе
В наступлении на отвал.
Слой за слоем снимают тонкий
Аккуратные наши девчонки,
И свидетельствуют находки:
Здесь когда-то кипела жизнь;
Как фигура у Терпсихоры
Форма килика иль амфоры,
Черепки, словно самородки,
Нас давно уже заждались...
4.
Когда опустит ночь палатки плотный полог,
И в спальнике уснет уставший археолог,
И лагерь обойдет старательный искатель -
Недремлющий один дежурный воспитатель,
Не спится мне, во мне кипят, томятся силы,
Как будто я рожден в лесах в семье Годзиллы;
Я вслушиваюсь в хор галдящих насекомых,
И неизвестных вовсе и давно знакомых.
Я слышу ветра шаг степенный, теплый, мягкий,
Я чувствую, в степи, вздыхая, дышат маки.
Я из палатки рвусь, мне нужен свежий воздух,
Я жажду видеть мир подлунный, видеть воду;
Амуровой стрелой ужаленная птица,
Иду один к воде, что под луной лоснится.
О, аж до приторности мир прекрасен ночью!
Но почему нет сил? Тоску не превозмочь мне!
Вопросы на губах, готовые сорваться.
Внезапно повзрослел, мне стукнуло шестнадцать?
Ну почему Она меня не замечает,
В глазах Ее стена всегда меня встречает?
И где во мне пострел, беспечный и радушный,
Что запросто смотрел в глаза Ей равнодушно?
Еще недавно я, обнять Мечтавший маму,
Мечтаю целовать моих терзаний Даму.
Причина ярких снов и в голове тумана,
Спортивный, стройный стан - Московская Диана,
Смолою черной влас, летящий водопадом,
И бездны карих глаз, грозящие распадом.
Где беззаботный смех и детская беспечность?
Мечта теперь одна, а мыслей - бесконечность...
5.
Ты с пригорка бежала к лиману
Словно лебедь горланя, трубя.
Я легко поддавался дурману
И влюбился внезапно в тебя.
Будто молния шаровая
Среди тихого ясного дня
Ты неслась, все вокруг прожигая,
Навсегда поразив и меня.
Солнце, ярко блестевшее в небе
Над тобою короной-звездой,
Шло тебе, как взрослеющей Гебе.
Я стоял восхищенный, немой.
Смех твой стрелами сыпался метко,
Упражнялся Эрот-сорванец.
Мне тринадцать и я малолетка. -
Что для Гебы мальчишка-юнец?!
Ты меня замечать не хотела,
Но с тех пор я тебя воспевал,
Загорелое стройное тело
И лица совершенный овал.
Из воды восставала Киприда
И сверкала как чистый кристалл,
Я не чувствовал ни обиды,
Ни сомнений, что ты идеал...
Все забыто: юнец, Афродита,
Уж видна седина на висках.
Но бывает, слезой сталактита
Вдруг нагрянет незваной тоска.
И в часы размышлений ненастных
Тщетно ряд вспоминая имен,
Я вдруг вижу сей образ прекрасный
Из ушедших ольвийских времен.
А горячее красное солнце
Электрическим треском звеня,
В приоткрытое сердца оконце
Теплотой заливает меня.
6.
Проигравши сегодня в метаньи ядра и копья,
Я хочу победить в марафонском забеге,
Выше всех на спортивном стоять пьедестале.
Все смешным, тонконогим и слабым считают меня,
Потому так стремлюсь я к заветной победе:
Пусть измучен я буду, но первым в финале.
Нарушая шуршаньем кроссовок и шорт тишину
Виноградников, где среди поспевающих ягод
И среди распластавшейся на шпалерах лозы,
Я бегу, изнывая от жуткой жары, скрежеща: дотяну!
Мне мерещится: я среди многоярусных пагод,
Бесконечно стоящих вдоль всей беговой полосы...
Мне знакома стратегия бега, читал я о ней,
Длинноногая Нина нам также о ней говорила:
Бегуну-марафонцу важна тренированная дыхалка...
Растянуть эти силы, что дремлют во плоти моей,
Пусть поётся, пульсируя у виска, чтоб бодрила,
Эта долгая, нудная с раз-два-три на четыре считалка...
Там, на финише, судьи готовят лавровый венок,
Среди прочих других ольвиянка стоит молодая;
Я мечтаю ее обнимать и за руку держать, замирая,
Слыша сердце свое, будто я на убое телок...
Вдох и выдох опять в ожиданьи желанного рая,
Снова, в тысячный раз я считалку свою повторяю...
Оторвавшись на старте, немного понизил я темп,
И давно мне не слышен соперник, что дышит мне в спину,
Наклонились столбы с тетивой, как мой тренер с секундомером,
И тогда ускорять начинаю я бег, степ бай степ,
Будто тренер Михалыч (не любит тянущих резину)
Прокричал: ну же, дикая кошка! Давай же, пантера!
О, Гермес, помоги, мне столь нужный урок преподай...
Наблюдая, порадуются олимпийские боги...
Подтолкни кадуцеем, Гермес, - полечу я к победе...
Оставляю один за другим за спиной
города...
Мне на обувь бы крылья твои, я б не чувствовал ноги...
Возвестят обо мне по Элладе все трубы из меди!..
Вот уже стадион, это финиш... Умыться б водой...
Просигналит свисток... Что ж, судья, я к тебе приближаюсь...
Беглым взглядом скольжу по теснящимся за огражденьем...
Замечаю я взоры красотки моей молодой,
В этих черных глазах отношений лирических завязь.
Так скорее, скорей! - тороплю я свое награжденье...
7.
О Муза, сложим песню о войне,
В которую играли в детстве мы!
О Клио, дай же красок сочных мне,
Что льет Природа на свои холмы,
Поросшие высокою травой,
Усыпанные глазками цветов,
Подсказок жду, руководи же мной,
Тебе внимать всем сердцем я готов!
Поведаем забытое, с волной -
Со временем ушедшее в песок,
Окутанное мутной пеленой.
Сочись же вновь, отложенный листок,
И покажи, как ольвиополит
Готовится принять нелегкий бой,
В проем бойницы с трепетом глядит,
Но с гордой непокорной головой.
У храма Аполлона голоса
Тревожные, приказы, беготня,
Врагом внезапно счастья полоса
Разорвана при свете ярком дня,
Разрушен мир. Где мысли о труде?
Покоя нет. А думы о беде,
Об августе, о прерванной страде,
О хлебе вызревшем, оставленном в полях.
Об урожае, брошенном везде -
В земле, в стогах, на ветках, в борозде.
Везуч наместник Понта и силен,
Три армии привел Зопирион,
За горизонтом где-то правый фланг
Готовых к сече нескольких фаланг.
Осада. Все отрезаны пути.
Но есть запас и пищи и воды,
В глазах желанье город защитить,
Очистить сад от горькой лебеды.
Недалеко от храма кифаред
Перебирает струны и поет.
Он вспоминает призрачный Милет,
Со лба ладонью смахивая пот.
Столетий разделяет нас гряда,
С того поэта я беру пример,
Пою о времени, ушедшем навсегда,
Не соблюдая правильный размер.
Царь Александр нынче далеко,
Идет пределы персов покорять.
Зопириону будет нелегко,
Пусть с ним тридцатитысячная рать.
Мы никому не пожелаем зла,
Ни смерти, ни страданий от мечей,
Но македонцам, пусть им нет числа,
Не отдадим от Ольвии ключей!
Мы строили свой город для весны,
Для счастья, процветания, любви,
Пусть и не все друг другу здесь равны,
Все любят родину, любовь в крови.
Вкуси же горький сок, шакал!
Нет, с Ольвией тебе не повезло!
На зло, что ты нам приуготовлял,
Ответное получишь зло!
---
Явился вечер, золотой закат
Селене поклонился и погас,
Волнует ветром пение цикад,
Порхает ветер бабочкой у глаз.
Прохлады пальцы на траву легли,
Тумана одеяло у земли...
Что чудится под бл;клою луной?..
Селены волос блещет сединой...
Вдали огни мелькают, погоди...
Сейчас еще приблизятся... Патруль!
Скорей, к земле всем телом припади!..
Прошли... Ну, что ж... Будь зорок... Карауль!..
Скорее к командирам поспешим,
Противника нарушим дерзкий план,
О македонцах в лагерь сообщим,
Стервятников отбросим за курган...
Где скифы?
Как подмога нам нужна!
Но верю, скифы не оставят нас...
Селена, мнится, скорбна и бледна...
Все ближе противостоянья час...
---
Смотри же, Клио, что за чудный вид!
Ольвийцы здесь, безус ли, бородат,
Богат ли, беден, взгляд огнем горит,
Застыли в гневе праведном у врат.
Внизу полк македОнян у холма,
Щитов и шлемов блеск, мечей леса,
А в дне пути за далью скифов тьма.
И молятся ольвийцы небесам!
Услышит эту весть Эвксинский Понт,
Весь город, хора, вся земля окрест,
И иностранец, что из дальних мест,
На агоре провозгласил архонт:
Свобода торжествует! Всякий раб,
Встающий в строй, навек освобожден!
К мечу и латам, если ты не слаб,
Душой в сраженьи примешь бронзы звон!
Вставай со всеми!
Ольвия зовет!
Натянута на луках тетива.
Бей на смерть, воин, а не на живот!
Да будет наша Ольвия жива!
Час испытаний! Женщины у стен,
Готовят для врага кипящий вар!
Двух кифаредов песню под рефрен
Им слышно под звучание кифар.
-Песня кифаредов-
Что за горе, что за скверна,
Незаслуженный урон!
К нам бедой, незван, безмерной
Прилетел Зопирион.
На коне своем крылатом
Наглым вороном сидит.
И, слепя блестящим златом,
Гордо, с вызовом глядит.
Распростерла злая птица
Два громадные крыла,
Хочет ворон отличиться,
Быть похожим на орла.
Бредит враг добычей львиной,
Мы отныне все в плену,
Встанем армией единой
За Счастливую страну.
Взрослые мужи, эфебы,
Вышли из тепла квартир,
Не услышит долго Небо
Сладкий голос вечных лир.
Жертвуй, жрец, твори молитвы
Для победы над врагом!
Скифов для совместной битвы,
Как богов, мы призовем...
Тучами летали стрелы,
Лязг мечей не умолкал,
Пахло деревом горелым
И металл горячим стал.
Было жарко, душно, тошно
Даже неживым стенам,
И казалось, невозможно
Одержать победу нам.
Было жутко, сердце стыло,
Проливалась кровь рекой,
Мойры в воздухе водили
Равнодушною рукой.
Но разведка сообщила
Весть благую принесла,
Мощной, нужной, свежей силой
Скифов армия пришла.
И спасался, огрызаясь,
Македонянин-бандит.
А Зопирион - что заяц -
Верною стрелой убит...
---
И так сошлось! В игре военной,
Среди рождавшихся харизм
Взгляд появлялся вдохновенный,
Рождался наш патриотизм.
И я раздумываю часто
О той последней Мировой,
Что людям мрак несла злосчастный
Подобно язве моровой.
А сможем ли, когда нагрянут,
Ужасные и злые дни,
Солдата чтя и партизана,
Сражаться так же, как они?
---
В игре мальчишки любят пострелять,
Зов;т их современный кинозал,
Но знаю, не устану повторять,
Что беспощаден злой войны оскал.
Игра важна для потерявших связь
С родными, позабывших отчий дом.
В походах тех мы видели не грязь,
А землю русскую, размытую дождем.
Любить учились красоту полей,
Ночлегов подмосковных вечера,
Маршрутов крымских тропы без затей, -
Любила вс; шальная детвора.
Взмывал по штоку утром нервный флаг;
Манил загадкой будущий раскоп;
Восторг, когда преодолен овраг;
Тепло земли - отрада голых стоп;
Лиман смывает вековую пыль;
Волнует буйным разнотравьем степь.
Все это наше счастье, сказка, быль,
Основы братства и душевных скреп.
Докрутит пленку киноаппарат,
Повеет ветром давних жарких дней.
О, свет костров - божественных огней!
Дал;к и вс; же близок интернат!
Но полно, детство, больше не зови,
Освободи от памяти оков,
Ты, автор, успокойся и живи,
Достаточно раздумий и стихов…
8.
Привет, мой друг. Бывает, по ночам
Я вдруг проснусь и вспомню наше детство,
Те чувства боли, что сейчас молчат,
Но что давно я знаю, с малолетства.
Не претендую на бессмертный труд,
Освободиться бы от размышлений,
Воспоминаний, что меня гнетут
И не дают предаться легкой лени.
Мне снится часто сон, и в этом сне
Мне видится забытый дом ребенка,
Дождливой ночью в зеркале-окне
Несчастный взгляд оставленного львенка;
Затем вдруг дом, деревья во дворе,
Краснея за село садится солнце;
Потом я вдруг играю на ковре,
И вся семья вокруг меня смеется.
Уж в Лету канули за годом год,
Но этот образ не ушел с тоскою.
Сверлит вопрос: среди людских невзгод
К чему со мной произошло плохое?
Ах, опыт жизненный: я видел, и не раз,
Как распадаются, казалось, семьи
Прекрасные, что радовался глаз,
Союзом крепким признанные всеми.
Но вдруг беда; не ждешь, но - вот она,
Стоит бесспорно, явно, у порога,
И будущего даль замутнена,
Неясно стало, чья куда дорога.
Однако есть добро и мир не плох,
Уравновешен просто минус плюсом,
Зиме на смену - летнее тепло,
Противоядие - змеиному укусу.
А из небес, заоблачных высот,
Где свет добра в блестящем Эмпирее,
Послал мне обладатель тех красот
Людей, которых нет нигде добрее.
Есть результат, который налицо,
В сплошном стальном окне и вдруг - фрамуга,
Не вырос я последним подлецом,
Но это не вполне моя заслуга.
Получен мной хороший аттестат:
Выносливость сильнейшего народа,
Терпение, простой на вещи взгляд,
Могу прижиться, выжить, коль угодно.
Тот мечет мерзости, дымит слюна, -
Лишь улыбнусь в ответ я, понимая,
Что нам не по пути. Моя страна -
Где солнце, зелень и цветенье мая.
Не гений, не герой, не богатырь,
Не лезу в банду управдомов жадных,
И, думаю, мой путь ни в монастырь,
Ни в свору всяких гадов кровожадных.
Довольствуясь достатком небольшим,
Я встретился бы все-таки с удачей,
Сменить и образ жизни, и режим,
И чтоб семья моя жила богаче;
Язык чужой, иной менталитет,
Ничто меня, как видно, не утопит,
Слова воспримет мозг (ученье - свет),
А тело силу в трудностях накопит.
Я также грешник кающийся, тот,
В ком зла с добром не затихает битва,
Кому претит пахабный анекдот,
Но и чужда прилюдная молитва.
В моей крови война, кочевья орд,
Дома врагов, сгоревшие в пожарах,
Гнездится эгоизма высший сорт
И безразличье солнечного жара.
При этом я, конечно, справедлив,
Добрел бы мир в тепле моих объятий,
Что за вопрос: причина и мотив?
Пусть каждый будет счастлив! Без изъятий!
Мне нравится утопий идеал,
Но с тем я жажду и правопорядка,
Чтоб тот, кто убивал и воровал,
Вернул долги закону без остатка.
Таков я, друг, знакомься, не дивись;
Меня ты помнишь не таким, однако;
Живя насущным, не глядел я ввысь,
Не различал и Провиденья знаков.
Но в мире есть законы Доброты,
(Я их узнал на жизненном изломе).
Нас всех, кого я помню, помнишь ты,
Свела судьба в большом семейном доме.
Без матерей и без отцов брели
Мы в серые заблеванные дали,
Но к матерям другим нас привели
И нас отцы иные воспитали.
Блокноты чистые, нас впопыхах
Забросил безалаберный мечтатель,
Но есть огонь добра в других сердцах,
Нас приняли Учитель, Воспитатель.
Ударит слово жестко словно плеть -
"Детдомовец", "сиротка", "инкубатор",
Знакома с детства мне заборов клеть
Двух детдомов и двух же интернатов.
Мы разные, мой друг, и, знаешь, я
В себе заметил вот такое свойство,
Когда звучит обычное "семья",
Я чувствую внезапно беспокойство.
Мне хочется вдруг скрыться, убежать,
Наедине с самим собой остаться,
И рана вновь открыта и свежа,
Хотя уже давно мне не шестнадцать.
Болезнь, похоже, не преодолеть,
Так глубоко в душе она гнездится,
Я так давно попал в стальную сеть
Своих терзаний, словно в клетку птица...
Но грани есть, как тоненькая нить,
Как меч, положенный между влюбленных, -
Хочу и окончательно забыть,
И завтра ж быть внезапно удивленным
Тому, что, с кем и где произошло,
Кто стал из "наших" кем и где живет он,
Кто выбрал сторону добра, кто - зло,
И в соцсетях глазеть готов на фото.
Но более хочу, дружище, знать,
Что воспитатели, учителя здоровы,
И пусть прощанья нам не миновать,
Но с ними чаще видеться бы снова.
Поговорить о жизни, рассказать
О неудаче, радостном прорыве,
На время вновь воспитанником стать
Уж с волосом седым в белесой гриве.
Предоброго я вижу много в том,
Я вижу в том столь нужное нам средство,
Чтоб не забыть уютный теплый дом,
Где настоящим было наше детство.
Мы все ученики - как в первый раз,
Пока учителя здоровы, живы,
Пока мы помним первый давний класс
И кровь пока течет по нашим жилам;
Учителя из сердца не уходят,
Их дело остается навсегда,
Питает землю чистая вода,
А труд Учителя живет в народе.