Пять суток, словно в Пушкинской метели,
День с ночью уравняв в своих правах,
Пуржило и вьюжилО…
Еле-еле
Открыли дверь, чтобы набрать дрова.
Все избы засугроблены по плечи.
В развалах белых белые дымки
Видны над крыш горбушками далече…
Лишь на шестые сутки мотыльки,
Натешившись, уснули беззаботно,
Соткав зимы величественный пласт,
И утреннего солнца позолота,
Медовых красок добавляя в наст,
Легла на поля бледную брускету,
Скользнула в сад, лизнув сугробный куль.
У лавочки под окнами соседа
До лета припаркованный Жигуль,
Сопя, укрылся в снежную берлогу…
Лишь мгла, лиловым призраком холста,
Ползла лениво к западу с востока.
Да столб, сливаясь с тенью одиноко,
Застыл подобьем вечного креста…
И где-то там, за снежной пеленой
Прорвался из вселенной голос твой.