Неудержима одержимость мурашек, бегущих по спине, яко по тело-дрому. Все они – от прошлогоднего снега у твоей калитки, откудова ты бестактно п о ж е л а л а не мне, а… меня в мою юбилейную дату.
Через сотни лет, из-за тысячи вёрст, донесла почта таёжное междометие:
А-а-ууу, Владимир: я верю – ты не вымер!
Э-э-х… мы же тогда по-библейски разбросали камни нашей бревенчатой хижины… Неужто - время собирать их снова?
Вот ты кликушествуешь, мол, они сгодятся для твердо-КАМЕННОГО пьедестала нетленному Образу, без коего брёвнышки моих виршей едва балансируют на зыбкой почве метафорических эпитетов.
В добавок, ты больно задела среду обитания животрепещущих тропов, назвав их лживо-трепещущими. Тем не менее бумага стерпела, а, вникнув в твою эпистолу, трепетнулось и далёкое от народа наше камерное со-творчество бардо-писцев и борзо-писуней.
Впрочем, самовпечатляемость, в коей мы пребываем вне зависимостей, помогает не ждать милостей даже от Парнаса, где нас, быть может, речитативят под аккомпанемент эпатажного ржания Летуна Пегаса.
Так что нет резона собирать камни, дабы потом, разбрасывая их, попасть в чей-то огород…