Самый известный советский поэт, на выступления которого всегда был аншлаг. Огромный – почти двух метров роста, с красивым, глубоким басом, притом – необыкновенно элегантный и даже изящный в движениях. Ему платили колоссальные деньги, свободно выпускали за границу, у него была прекрасная четырехкомнатная квартира, он никогда не страдал от голода и холода послереволюционных лет. Женщины сходили от него с ума…
И в то же время у него не было ничего. Гонорары он тратил на других, родных, близких, друзей. В его квартире жила супружеская пара, жена была его любовницей, муж – другом и первым редактором всех его произведений. Любил он только тех женщин, которых не мог назвать только его, остальных покидал легко и без угрызений совести. Стыдился своих знаменитых рекламных плакатов, но от души написал великолепную поэму, посвященную Ленину.
Все это – о Владимире Владимировиче Маяковском, поэте, драматурге, киносценаристе, кинорежиссере, киноактере, редакторе журналов «ЛЕФ»(«Левый фронт») и «Новый ЛЕФ», покончившем с собой выстрелом из револьвера в возрасте тридцати семи лет.
Традиционная биография Маяковского, которую рассказывали школьникам в советские времена, была проста и незамысловата: родился в 1893 году в Грузии, был выгнан из буржуазной гимназии за свободомыслие, основал новое течение в поэзии – футуризм – быстро себя изжившее. Певец революции, автор стихотворения о советском паспорте, поэмы о Ленине, создатель знаменитых «Окон РОСТа». Покончил с собой из-за несчастной любви – то ли к Лиле Брик, то ли к Веронике Полонской.
Все.
Любить певца революции и автора первых рекламных слоганов, как поэта, было решительно невозможно. Равно как и понимать большинство его стихов: резких, ломких, необычных. Их нужно было заучивать наизусть – еще одна причина нелюбви (как, впрочем, и к почти всем советским поэтам, входившим в школьную программу).
И уж, конечно, невозможно было сравнивать ни с классиками, ни с современными ( 60-е годы) поэтами, выступления которых собирали стадионы и книжки которых невозможно было купить – тиражи разлетались в первый же день.
А потом, в 1967 году в журнале «Смена» я прочла поэму Валентина Сидорова «Железные розы»… Маленькую поэму о большой, но тщательно скрывавшейся парижской любви «агитатора, горлана, главаря». И все изменилось в моем отношении к поэту и его стихам.
После смерти отца от заражения крови Владимир с матерью и младшими сестрами переехал в Москву. Из московской гимназии его исключили в 1906 году отнюдь не за свободомыслие, а за отсутствие денег на оплату учебы. Несправедливость была налицо: режим угнетал тех, у кого нет денег. И Маяковский почти сразу же вступил в Российскую социал-демократическую рабочую партию.
Дворянин, мечтатель, авантюрист в душе, Маяковский не столько занимался партийными делами, сколько то и дело попадал под арест, в основном, «за неблагонадежность». Нет худа без добра – во время очередного сидения в тюрьме шестнадцатилетний Владимир написал свое первое стихотворение. Точнее, исписал стихами тетрадку. Но ее отобрали при освобождении и она затерялась в тюремных канцеляриях.
«Невелика потеря, - скажет позже Маяковский. – Вышло ходульно и ревплаксиво».
Ему виднее, конечно.
По-видимому, устав от бесконечных арестов и обысков, Маяковский в 1911 году вышел из партии и поступил в Училище живописи, ваяния и зодчества. Художника из него, как известно, не получилось, скульптора – тоже. Зато он окунулся в самую гущу богемной молодежи, для которой в последние предвоенные годы жизнь казалась сплошным карнавалом, на котором необходимо было как-то выделиться.
Отсюда – желтая шелковая блуза Маяковского. В то время он больше ничем не мог поразить воображение окружающих. Разве что способностью влюбляться мгновенно, навсегда, бесповоротно и писать по этому поводу непривычные для большинства людей стихи. Кончилось тем, что он влюбился в футуризм – модное тогда поэтическое течение – и оставил потомкам удивительные по своей сути стихи.
Такие, например, как «Флейта-позвоночник». Между прочим, вошедшие при советской власти в школьные программы по литературе. Я еще помню, как нас заставляли заучивать этот шедевр футуризма наизусть. Спасибо, что не требовали детального разбора стихотворения: я и по сей день не могу постигнуть смысла загадочных строк:
«Я сразу смазал карту будня,
плеснувши краску из стакана;
я показал на блюде студня
косые скулы океана.
На чешуе жестяной рыбы
прочел я зовы новых губ.
А вы ноктюрн сыграть могли бы
на флейте водосточных труб?»
По-видимому, Маяковский, как говорится, «искал себя». И нашел. В 1915 году была окончена знаменитая поэма Маяковского «Облако в штанах». Но французы правильно говорят: «Ищите женщину». Именно первая любовь вплоть до намерения жениться вдохновляла Маяковского, попавшего в 1913 году в Одессу и там, на бульваре, встретившего Ее, Джоконду, Марию...
Девятнадцатилетнюю Марию Денисову, начинающую художницу и скульптора, поражавшую своей безупречной красотой. Через час после знакомства Маяковский с приятелем уже был гостем в доме Марии. Владимир был в ударе, он фонтанировал стихами, остротами, комплиментами… Девушка была очарована, ее родители пребывали в состоянии полного ступора: что это за профессия такая – поэт? К тому же у Марии был официальный жених – инженер Строев.
За него она и вышла через месяц после знакомства с Маяковским, в которого безумно влюбилась, но пойти против воли родителей и общественного мнения не решилась. Сцену их последнего свидания поэт запечатлел в буквально кровоточащих строках:
«Вошла ты,
резкая, как "нате!",
муча перчатки замш,
сказала:
"Знаете -
я выхожу замуж".
Что ж, выходите.
Ничего.
Покреплюсь.
Видите - спокоен как!
Как пульс
покойника.
Помните?
Вы говорили:
"Джек Лондон,
деньги,
любовь,
страсть",-
а я одно видел:
вы - Джоконда,
которую надо украсть!
И украли».
И увезли в Швейцарию, где давно работал инженер Строев, а Мария стала студенткой Женевской академии живописи. Родила дочку Ирину. Но в 1918 году Джоконда развелась с мужем и уехала в Россию – воевать в знаменитой Первой конной. Была трижды ранена, переболела тифом, но осталась по-прежнему красавицей. Бойцы говорили: «Черт ей в глаза смотрит». После войны она вышла замуж во второй раз, за заместителя наркома обороны Ефима Щаденко. Но продолжала любить Маяковского.
Они встретились снова, когда Маяковский был уже знаменитым поэтом. Мария стала ваять бюст Маяковского – из цемента, таким она видела характер любимого. Муж, боевой генерал, пригрозил застрелиться, если жена не оставит своего увлечения. Она его пожалела – прекратила встречи с поэтом.
Вторую скульптуру Маяковского Мария Щаденко делала уже после смерти поэта – в камне. В своей огромной мастерской на десятом этаже знаменитого «Дома на набережной». При мастерской был огромный балкон. С него Мария и бросилась, закончив бюст любимого, в одну из годовщин его смерти.
На Маяковского же вторая встреча с Марией произвела довольно слабое впечатление: он снова был влюблен «окончательно и бесповоротно».
В своей автобиографии («Я сам») Маяковский под заголовком «Радостнейшая дата» написал:
«Июль 915-го года. Знакомлюсь с Л.Ю. и О.М. Бриками»
Маяковский забыл написать, что с Бриками его познакомила младшая сестра Лили – Эльза, которая была его любовницей, и которую он заставил сделать аборт, что лишило ее возможности когда-нибудь стать матерью. Зачем Эльза познакомила возлюбленного с сестрой – загадка. Возможно, хотела показать, что и у нее могут быть незаурядные поклонники. Похвасталась – и потеряла навсегда, уступив практически без боя.
В России, в Москве сестрам было тесно вдвоем. Эльза отвергла всех отечественных вздыхателей (не могли сравниться с Маяковским!). «И только он дал мне познать всю полноту любви. Физической – тоже», - писала позже Эльза, ставшая к тому времени знаменитой французской писательницей Эльзой Триоле и женой писателя Луи Арагона. Коммуниста, между прочим.
Но это случится много позже. А тогда, в 1918 году она вышла замуж за французского офицера Андре Триоле и уехала с ним в Париж, покинув голодную и холодную Россию.
А Лиля – осталась. И оставила «при себе» Маяковского, благо муж не только не возражал, но и поощрял эту связь.
«Радостнейшая дата» повлекла за собой мощный всплеск эмоций, началась драма любви, которая в конечном счете не принесла счастья поэту, но вдохновила его на создание выдающихся лирических поэм «Про это», одного из лучших в ранней лирике стихотворений – «Лилечка! Вместо письма».
В том же 1918 году Маяковский написал сценарии к трем фильмам и сам снялся в них. Лиля торжествовала: славу она обожала во всех ее проявлениях, а гонорары за нее – еще больше. Такого возлюбленного ни в коем случае нельзя было упустить.
К этому времени Лиле Брик было 24 года, с Осипом она была знакома с 13 лет, пройдя уже к этому времени большую школу «вполне земных, плотских чувств», как отметил писатель А. Ваксберг в своей книге «Лиля Брик. Жизнь и судьба».
«Туманивший разум эротический угар настигал даже тех, кто раньше был вполне равнодушен к каким бы то ни было женским чарам. Осознание магии, которой она обладала, не затрачивая при этом для своих неизменных побед ни малейших усилий, определило навсегда ее линию жизни, внушив – с полным на то основанием – убежденность в своем всемогуществе. Устоять перед ней так и не смог ни один (почти ни один!) мужчина, на которого Лиля обращала свой взор».
О любви Владимира Маяковского к Лиле Брик все помнят по двум причинам: с одной стороны, то была действительно великая любовь великого, поэта; с другой - Лиля Брик со временем превратила статус любимой женщины Маяковского в профессию.
И уже никому не давала забыть об их странных и порой безумных отношениях; о букетике из двух рыжих морковок в голодной Москве; о драгоценном автографе Блока на только что отпечатанной тонкой книжечке стихов, - обо всех иных чудесах, которые он подарил ей.
Считается, что где-то зимой или весной 1916 г. Осип, уступив жену другому, но оставаясь законным супругом, избрал себе (и на всю оставшуюся жизнь, еще почти 30 лет!) роль…, которую сложно даже квалифицировать. Сама Лиля признавалась, что до Маяковского у Бриков к литературе был пассивный интерес. Из дальнейшего будет видно, что возникший интерес к творчеству Маяковского у Бриков стал активно коммерческим.
Вот признание Лили об отношении к Осипу, которое повергает в раздумья:
«Я любила, люблю и буду любить Осю больше чем брата, больше чем мужа, больше чем сына. Про такую любовь я не читала ни в каких стихах, ни в какой литературе…Эта любовь не мешала моей любви к Володе. Наоборот: возможно, что если бы не Ося, я любила бы Володю не так сильно. Я не могла не любить Володю, если его так любил Ося».
Эта ситуация в «семье» не вызывала радости ни у матери Лили, ни тем более в семье Маяковских. В марте 1919 «семья» переезжает в Москву и живет в маленькой комнате («Двенадцать квадратных аршин жилья…»), затем Маяковский получает комнату в Лубянском проезде, эта комната в коммунальной квартире стала его рабочим кабинетом.
Лето «семья» провела на подмосковной даче – в поселке Пушкино, где Маяковский целыми днями работал, а остальные два члена семьи загорали и весьма приятно проводили время.
В 1920 г. «семья» переехала в другую квартиру, где было уже две комнаты, здесь Маяковский проводил большую часть времени, будучи гражданским мужем замужней (формально) Лили Юрьевны Брик...
Лилия Брик была сторонницей свободной любви. Она поставила условие перед Осипом и Владимиром: днём она абсолютно свободна, а вечером - дома, с лучшими друзьями (мужем официальным - Осипом и мужем гражданским - Владимиром Маяковским).
Сама Лилия Брик рассказывала, что до 16-го года была женой Осипа, а с 16-го по 25-ый год - женой Маяковского. Позже, будучи уже в престарелом возрасте Лиля Брик призналась поэту Андрею Вознесенскому в том, что любила заниматься сексом с Осипом, они закрывали Маяковского на кухне, и он плакал, царапался в дверь и скулил как щенок. Вознесенский был очень разочарован в ней, как в человеке, назвав её «Женщина с хлыстом».
То, что Маяковский страдал от разного рода «увлечений» подруги, ничуть не волновало его гражданскую жену, которая говорила:
- Страдать Володе полезно, он помучается и напишет хорошие стихи.
Добавим, что за хорошие стихи Маяковский получал хорошие деньги, что позволяло при этом еще лучше жить «семье».
В конце 1922 г. Маяковский с Лилей Брик по договоренности расстаются на два месяца, что привело к написанию поэм о любви «Про это» и «Люблю». Лиля же Брик, будучи сторонницей свободной любви, продолжала жить беспечно и весело, к концу жизни даже теряя представление о возрасте.
Лиля – с безупречно точным расчетом, совершенно сознательно, чего и сама впоследствии никогда не отрицала, – заставляла Маяковского страдать, побуждая его столь мучительным образом приковывать себя цепью к письменному столу. И это было вполне в духе семьи Бриков – надо было как можно лучше жить в это очень тяжелое для страны время.
В начале 1923 г. современники отмечали необычайный взлет лирического дарования Маяковского, «семья» же по-прежнему оставалась семьей, а поэт был ее кормильцем. Современники обоего пола отмечают, что Маяковский оставлял ощущение нравственной опрятности. Не выносил скабрезных анекдотов и таких же разговоров о женщинах. Он не был Дон–Жуаном в отношениях с женщинами. Для этой роли ему не хватало многого…
В 1926 г. Маяковский получает небольшую четырехкомнатную квартиру в Гендриковом переулке, куда вселились также и Брики, дружба с которыми все время требовала материального подкрепления. И теперь Осип Брик, нигде подолгу и серьезно не работавший…оказался нахлебником в «семье»: бывший муж у второго бывшего мужа своей жены.
1927 г. в жизни Маяковского и «семьи» характеризуется несколькими моментами: 1) постоянным участием в литературных собраниях в Гендриковом переулке Якова Сауловича Агранова, крупного работника ведомства Ягоды, потом ставшим заместителем наркома; 2) неожиданно возникшим председательством (вместо Маяковского) на собраниях Лефа Лили Брик; 3) высшей точкой признания Маяковского как поэта при жизни; 4) осознанием им необходимости определиться в личной жизни; 5) для Осипа Брика это был год закрепления отношений с Евгенией Соколовой (Жемчужиной) и работы в качестве сценариста; 6) для Лили Брик это был год завершения романа с Краснощековым и Кулешовым, а также год первой любовной неудачи с Пудовкиным.
Опасные для «семьи»" случаи бывали и у Маяковского. Стоило ему влюбиться в другую женщину, как это событие сразу же оценивалось Бриками с точки зрения возможного выхода поэта из «семьи». Мелкие интрижки оставлялись без внимания, но если ситуация казалась критической, то принимались самые разнообразные методы для ликвидации опасности, вплоть до подключения родственного Брикам ВЧК–ОГПУ–НКВД.
Очень мило, не правда ли?
Некоторым казалось, что Маяковский очень богат. Видимо, это мнение основывалось на его необычайной щедрости. Когда у него были деньги, он угощал друзей, дарил подарки, давал деньги взаймы, помогал сестрам и матери, которой давал деньги ежемесячно. И он был совершенно прав, когда писал: «Мне и рубля не накопили строчки…», ибо «семья» постоянно заботилась о том, чтобы побыстрее истратить полученные Маяковским деньги.
Так что, несмотря на получаемые астрономические гонорары, Маяковский порой не имел в кармане лишнего рубля. Зато Лиле подарки делал поистине царские. В этом плане особенно характерной была история с «автомобильчиком».
В конце октября 1924 г. Маяковский отправился в Париж через Ригу и Берлин. Жизнь Маяковского в Париже находилась под присмотром сестры Лили – Эльзы, для Лили была куплена новая шубка, которая приятно обогатила Лилин гардероб. Кроме этого был заказан чемодан свиной кожи, куплены шляпки, духи, на очереди были и пижамки. До «автомобильчика» в эту поездку дело не дошло, но Лиля не теряла надежды.
Благо в 20-е годы Маяковский девять раз пересекал рубежи Родины, совершая путешествия «в интересах страны». Он побывал в Польше, Чехословакии, Германии, Франции, Испании, Кубе, Мексике, США. Во вступлении к очеркам «Мое открытие Америки» Маяковский писал:
«Мне необходимо ездить. Обращение с живыми вещами почти заменяет мне чтение книг. Езда хватает сегодняшнего читателя. Вместо выдуманных интересностей о скучных вещах, образов и метафор — вещи, интересные сами по себе»
О поездке в Америку Маяковский начал думать еще в 1923 году. В конце 1923 — начале 1924 года Маяковский усиленно готовился к поездке за океан, он заручился поддержкой наркома просвещения А. В. Луначарского. В середине апреля 1924 года Маяковский выехал через Ригу в Берлин. 19 апреля он прибыл в столицу Германии. Однако переговоры о получении визы для поездки в Штаты не дали положительных результатов, и Маяковский вернулся в Москву.
28 мая 1925 года Владимир Маяковский прибыл в Париж. Он прожил там более трех недель. При нем открылась Международная выставка. Маяковского наградили серебряной медалью выставки за рекламные плакаты с его текстами.
На этот раз Маяковский получил визу на въезд в Мексику, после чего он приобрел билет на океанский лайнер. За 10 дней до отплытия корабля поэта обокрали в гостинице. Как и в прежние приезды в Париж, он остановился в недорогом отеле «Истрия». Напротив снял номер некто, оказавшийся по «профессии» гостиничным вором. Стоило Владимиру Владимировичу на несколько минут покинуть свой номер, как жилец из номера напротив с необычайной быстротою вытащил у него деньги, бумажник и скрылся в неизвестном направлении. В кармане осталось три франка.
Денег, по молодости лет, было не жалко, но Маяковский, конечно, расстроился, ведь это случилось после того, как дела с визой уже были улажены, и он должен был выезжать в Сен-Назер, на пароход, чтобы отплыть в Мексику. Для начала...
Билет, кстати, вор оставил.
Положение казалось безвыходным, разумно было бы, поскорее раздобыв деньги на обратный проезд, вернуться домой, в Москву. Но свидетельница этого события Эльза Триоле (Маяковский при ней надел пиджак и обнаружил пропажу) уверяет, что подавленное состояние, вызванное потерей денег, не длилось и часа. Маяковский и не подумал об отмене поездки, он начал раздобывать деньги.
Выручили Торгпредство и Москва, Госиздат. Под гарантию Госиздата (под собрание сочинений) деньги на дорогу выдало Торгпредство. Поездку отменять не пришлось.
Кстати, Маяковский был, кажется единственным советским поэтом, чье полное собрание сочинений в двух томах вышло при его жизни.
А перед этим случилось событие, которое не могло не порадовать Маяковского: на Всемирной художественно-промышленной выставке в советском павильоне экспонировались рекламные плакаты с его стихотворными текстами. За эти плакаты (раздел "Искусство улицы") Маяковский получил диплом и серебряную медаль.
Поездка в Америку была самой длительной заграничной поездкой Маяковского. Продолжительность ее - полгода, с конца мая и до конца ноября 1925 года. Из них около трех месяцев (с 30 июля по 28 октября) Маяковский пробыл в Соединенных Штатах.
21 июня пароход «Эспань», водоизмещением 14000 тонн, с пассажирами на борту, рассортированными согласно достатку и социальной принадлежности по трем классам, отчалил от пристани города Сен-Назер и устремил свой ход к берегам Америки.
Про «Эспань» в автобиографии написал не без юмора:
«Пароход маленький, вроде нашего ГУМа. Три класса, две трубы, одно кино, кафе-столовая, концертный зал и газета».
Про океан:
«Океан надоедает, а без него скучно».
Восемнадцать суток на пароходе - это время работы и размышлений. Впереди - Америка. Маяковский не с чистого листа открывал эту страну. США не были для него загадкой ни в мировой политике, ни в классовой структуре и государственном, общественном устройстве.
И вовсе не удивительно, что еще по дороге в Америку, на пароходе, он пишет стихотворение «Христофор Коломб» с концовкой, которая вряд ли могла понравиться «стопроцентным» американцам:
«...я б Америку закрыл, слегка почистил, а потом опять открыл – вторично».
Между тем, Маяковский не только читал его, оказавшись в Соединенных Штатах, но и издал отдельной книжкой.
5 июля корабль прибыл в Гавану. Воспользовавшись суточной стоянкой, Маяковский ознакомился со столицей Кубы.
8 июля морское путешествие закончилось в мексиканском порту Вера-Круц. В этом городе никто из приезжающих не задерживался надолго: сначала покупали мешок, потом меняли доллары на местные серебряные монеты, брали мешок с серебром за плечи и шли на вокзал покупать билет в столицу Мексики — Мехико-сити.
«В Мексике все носят деньги в мешках. Частая смена правительств (за отрезок времени 28 лет — 30 президентов) подорвала доверие к каким бы то ни было бумажкам. Вот и мешки. В Мексике бандитизм. Признаюсь, я понимаю бандитов. А вы, если перед вашими носами звенят золотым мешком, разве не покуситесь?», — писал Маяковский в своем очерке о поездке.
В Мексике поэт пробыл около 20 дней. За это время он познакомился с ее историей, культурой, обычаями и нравами, побывал в национальном музее, в театрах, кино, на корриде, увидел и оценил все своеобразие монументальной живописи Диего Ривейры, познакомился с местными поэтами, журналистами, деятелями рабочего движения — коммунистами. В Мехико Маяковский получил въездную визу в США.
27 июля 1925 года Маяковский приехал в Ларедо — пограничный город Мексики и США. Английским языком поэт не владел. На «ломаннейшем полуфранцузском, полуанглийском языке» он пытался объяснить пограничнику цели и права своего въезда, но в результате попал в полицейский участок.
«Сижу четыре часа. Пришли и справились, на каком языке буду изъясняться. Из застенчивости (неловко не знать ни одного языка) я назвал французский. Меня ввели в комнату. Четыре грозных дяди и француз-переводчик. Мне ведомы простые французские разговоры о чае и булках, но из фразы, сказанной мне французом, я не понял ни черта и только судорожно ухватился за последнее слово, стараясь вникнуть интуитивно в скрытый смысл. Пока я вникал, француз догадался, что я ничего не понимаю, американцы замахали руками и увели меня обратно», — вспоминал Маяковский.
Еще через несколько часов все-таки был найден человек, выступивший в роли переводчика на русский язык, им оказался еврей, владелец мебельного магазина. С его помощью была заполнена анкета, после чего Маяковского впустили в США на 6 месяцев как туриста под залог в 500 долларов.
«Переводчик» оказался достаточно влиятельным и известным в городе человеком. Вскоре вся русская колония Ларедо сбежалась смотреть на русского путешественника, вперебой поражая гостеприимством. А позднее, когда Маяковский уже отправился на вокзал, что бы сесть на поезд до Нью-Йорка, этот человек договорился о чем-то с комиссаром. В результате Маяковский проспал спокойно всю ночь в поезде, в отличие от других пассажиров — их всю ночь будили и проверяли паспорта в погоне за безвизными перебежчиками.
30 июля Владимир Маяковский прибыл в Нью-Йорк. Еще подъезжая к городу на поезде, поэт уже был впечатлен:
«Больше, чем вывороченная природа Мексики поражает растениями и людьми, ошарашивает вас выплывающий из океана Нью-Йорк своей навороченной стройкой и техникой. Я въезжал в Нью-Йорк с суши, ткнулся лицом только в один вокзал, но хотя и был приучаем трехдневным проездом по Техасу — глаза все-таки растопырил».
В Нью-Йорке Маяковский поселился на одной из самых дорогих улиц — Пятой авеню. Дом, в котором он жил, не сохранился. На его месте сейчас стоит 17-этажный апарт-отель (дом №;1). В первый же день Маяковский позвонил поэту Давиду Бурлюку. Вместе они нагуляли по Нью-Йорку не один десяток километров — и по Пятой авеню, и по Гарлему, и по Бронксу, и по Бродвею.
«С шести-семи загорается Бродвей — моя любимейшая улица, которая в ровных, как тюремная решетка, стритах и авеню одна своенравно и нахально прет навкось. Загорается, конечно, не весь тридцативерстный Бродвеище (здесь не скажешь: заходите, мы соседи, оба на Бродвее), а часть от 25-й до 50-й улицы, особенно Таймс-сквер, — это, как говорят американцы, Грэт-Уайт-Уэй — великий белый путь. Он действительно белый, и ощущение действительно такое, что на нем светлей, чем днем, так как день весь светел, а этот путь светел, как день, да еще на фоне черной ночи», — писал Маяковский.
В Нью-Йорке у Маяковского состоялось семь публичных выступлений. Каждый раз залы были переполнены, собиралось до 2000 зрителей. Несмотря на незнание английского языка, Маяковского постоянно куда-то приглашали.
Именно в гостях поэт познакомился с Элли Джонс, 20-летней русской эмигранткой. Следующие два месяца Маяковский встречался с Элли каждый день. На людях он называл ее только миссис Джонс, так как она была еще замужем, хотя и жила отдельно от супруга. Владимир Маяковский с Элли гуляли, ездили в зоопарк в Бронкс, обедали в недорогих заведениях, много времени проводили в бильярдных на 14-й улице, а вечерами в кабаре Гарлема слушали джаз. Несколько уик-эндов Маяковский и Элли провели в рабочем кемпинге «Нит Гедайге» на берегу Гудзона.
Расставание с Элли прошло спокойно, почти равнодушно. Маяковский мыслями уже был далеко от Нью-Йорка, а Элли подозревала, что у нее будет ребенок, но не сказала ничего о своих подозрениях. Эльза Триоле не могла ни узнать об этой «интрижке», ни доложить о ней Лиле. Беспокоиться поэту было не о чем. Да он и не придал этой встрече особого значения. Так, «одна из…»
2 октября Владимир Маяковский приехал в Чикаго, где в тот же день состоялось первое его выступление в этом городе. Второе выступление в Чикаго прошло 20 октября.
Чикаго он описывал так:
«Если все американские города насыпать в мешок, перетряхнуть дома, как цифры лото, то потом и сами мэры города не смогут отобрать свое бывшее имущество. Но есть Чикаго, и этот Чикаго отличен от всех других городов — отличен не домами, не людьми, а своей особой по-чикагски направленной энергией. В Нью-Йорке многое для декорации, для виду. Чикаго живет без хвастовства. Чикаго не стыдится своих фабрик, не отступает с ними на окраины. Без хлеба не проживешь, и Мак-Кормик выставляет свои заводы сельскохозяйственных машин центральней, даже более гордо, чем какой-нибудь Париж — какой-нибудь Нотр-Дам».
Маяковский находился в Соединенных Штатах Америки три месяца. Помимо Нью-Йорка, Детройта и Чикаго он побывал еще в Кливленде, Филадельфии и Питсбурге. Там тоже проходили его публичные выступления. 28 октября 1925 года после седьмого, «прощального» выступления в Нью-Йорке и товарищеского ужина в честь советского гостя, устроенного американской писательской молодежью, Маяковский выезжает из Нью Йорка на пароходе «Рошамбо» в Гавр, куда прибыл 5 ноября. На следующий день он уже был в Париже. В Москву Маяковский вернулся 22 ноября 1925 года.
Разумеется, он привез «семье» и Лиле персонально роскошные подарки. Но, как известно, аппетит приходит во время еды, и вот при очередной поездке Маяковского в Париж осенью 1928 г. Лиля пишет вдогонку письмо, напоминая: «ПРО МАШИНУ не забудь», – и перечисляет семь основных пунктов того, что надо было купить к машине.
Нетрудно себе представить, что несколько лет межу двумя заграничными поездками Маяковскому напоминали об «автомобильчике» бесчисленное количество раз.
Вообще-то тридцатипятилетний Владимир Маяковский собирался в кругосветное путешествие. Но в Париже, куда он поехал покупать автомобиль для Лили, он случайно встретил знакомую, которая сообщила ему, что в это время в Ницце отдыхала его бывшая американская возлюбленная Элли Джонс с их общей двухлетней дочерью.
20 октября Маяковский выехал в Ниццу, захватив с собой двух молодых, говорящих по-французски «знакомиц» — вероятно, для того, чтобы скрыть истинную цель поездки от Лили, знавшей о каждом его шаге от живущей в Париже своей сестры. Однако, на вопрос Элли, почему он приехал не один, ответил:
- Я не хотел смущать тебя.
Всю ночь они проговорили в номере Маяковского, в котором Элли осталась из-за проливного дождя, и уснули под утро. Близости между ними не было: Элли боялась снова забеременеть и понимала бесперспективность будущих отношений. Тем более, что Маяковский почти не обратил внимания на свою дочь Патрицию. Хотя это был его первый и, кажется, единственный ребенок.
Уже 25 октября Маяковский вернулся в Париж, откуда на следующий день написал в Ниццу письмо. Элли ответила, но уже следующее её письмо, на которое она не получила ответа, ушло в Москву, куда собирался уехать Маяковский — но не уехал: в день возвращения из Ниццы в Париж он встретил Татьяну Яковлеву.
Последние два года жизни Маяковского, мир его личных переживаний и чувств связаны с именем Татьяны Яковлевой. За полтора с небольшим года до знакомства с Маяковским Т.Яковлева приехала из России в Париж по вызову дяди, художника А.Е.Яковлева.
Двадцатидвухлетняя, красивая, высокая, длинноногая («...вы и нам в Москве нужны, не хватает длинноногих» - читаем мы в «Письме Татьяне Яковлевой»), с выразительными глазами и золотыми волосами, пловчиха и теннисистка, она, фатально неотразимая, обращала на себя внимание многих молодых и немолодых людей своего круга.
Маяковский с первого взгляда влюбился в Татьяну, и в его стихотворениях после пятилетнего перерыва возобновилась любовная тема. Это «Письмо товарищу Кострову из Парижа о сущности любви» и «Письмо Татьяне Яковлевой», которое было опубликовано только в 1956 г.
Владимир Владимирович не только влюбился в Татьяну, но он сразу же обнаружил свои намерения жениться на ней, увезти ее обратно в Россию. Стихи поэта вновь подымаются до самых высот утонченной лирики, «из зева звезд взвивается слово золоторожденной кометой».
Точно известен день знакомства - 25 октября 1928 года. Вспоминает Эльза Триоле - известная французская писательница, родная сестра Лили Брик:
«Я познакомилась с Татьяной перед самым приездом Маяковского в Париж и сказала ей:
- Да вы под рост Маяковскому.
Так, из-за этого «под рост», для смеха, я и познакомила Володю с Татьяной. Маяковский же с первого взгляда в нее жестоко влюбился».
Эльза лукавила: знакомила она Маяковского с Яковлевой не «для смеха» (это версия для Бриков), а с непреходящим своим желанием чем-нибудь досадить сестрице. Нежная любовь между ними была приправлена обоюдной ненавистью и завистью.
Виктор Шкловский в своей работе «О Маяковском» пишет:
«Рассказывали мне, что они были так похожи друг на друга, так подходили друг к другу, что люди в кафе благодарно улыбались при виде их Это была замечательная пара. Маяковский очень красивый, большой. Таня тоже красавица - высокая, стройная под стать ему».
Об этом событии, естественно, сразу же пошли донесения Эльзы Триоле в Москву Лиле Брик, но сестры не сразу поняли, насколько это дело серьезно, понимание пришло после появления стихов Маяковского, посвященных не Лиле, это был тягчайший удар по самолюбию Лили и удар в будущем по ее благосостоянию.
Эльза и раньше играла по отношению к Маяковскому роль «свахи», подставляя ему подходящих женщин. Маяковский, уже долгое время не имевший физической близости с Лилей Брик, влюблялся, но Лилю продолжал любить «на первом месте». Сама Лиля в то же время меняла любовников, но тройственный семейный союз Маяковского, Лили Брик и Осипа Брика, в котором Маяковский после Октябрьского переворота стал главным кормильцем, оставался неизменным, а Лиля оставалась единственной музой поэта с их первой встречи в 1915 году.
Причин для организации встречи Маяковского и Яковлевой могло быть две. Лиля могла узнать (через ту же Эльзу) о встрече Маяковского с дочерью и Элли Джонс и опасаться эмиграции Маяковского в США вместе с ними. Хорошее материальное положение Лили и звёздный статус музы великого поэта в этом случае потерпели бы в СССР полный крах. Чтобы избежать этой гипотетической ситуации, она могла попросить Эльзу найти Маяковскому женщину, способную «перебить» возможное желание Маяковского.
Но и сама Эльза, которая в это время жила в Париже в большой бедности, была заинтересована в задержке стремящегося вернуться в Москву Маяковского: всё время его присутствия в Париже она пользовалась его кошельком. Именно этим могла быть вызвана поспешность, с которой была организована встреча.
В общем, сестры стоили друг друга. Эльза торопилась урвать побольше денег для себя, а из Москвы шли напоминания об «автомобильчике». Вот какие «сувениры» заказывала Лиля Маяковскому из Парижа:
«Рейтузы розовые 3 пары, рейтузы черные 3 пары, чулки дорогие, иначе быстро порвутся…Духи Rue de la Paix, пудра Hubigant и вообще много разных, которые Эля посоветует. Бусы, если еще в моде, зеленые. Платье пестрое, красивое, из крепжоржета, и еще одно, можно с большим вырезом для встречи Нового года».
И Маяковский предпринимает большие усилия в поисках заработка, а ведь деньги требовались немалые, делает все для удовлетворения очередного каприза «семьи».
Поэт вернулся в Москву 8 декабря, а вдогонку шли донесения из Парижа о его любовных делах, но получение «автомобильчика» и отдаленность соперницы несколько смягчали ярость Лили и обеспокоенность Осипа Брик.
Рано успокоились.
Через 21 день после отъезда Маяковского, 24 декабря 1928 года, Татьяна отправит письмо матери в Россию:
«Он такой колоссальный и физически, и морально, что после него - буквально пустыня. Это первый человек, сумевший оставить в моей душе след...».
Да, она влюбилась в Маяковского. Но стать его женой, а главное – ехать с ним в Россию… во-первых, не так просто бросить налаженный и роскошный быт и уехать в страну, о трудной жизни в которой ей было известно из писем матери; во-вторых, в глубине души Татьяна понимала, что Москва - это Лиля Брик и «семья», а становится четвертой стороной этого более чем странного треугольника она не желала.
К тому же в Париже Владимир все время говорил ей о Лиле; они, Владимир и Татьяна, вместе покупали Лиле подарки в парижских магазинах. Влюбившись не на шутку в Татьяну, он все время думал о другой женщине, о Лиле.
Не мог не думать – привык.
Да и у Татьяны, кроме Маяковского, были свои сердечные привязанности:
«У меня сейчас, - пишет она матери, - масса драм. Если бы я даже захотела быть с Маяковским, то что стало бы с Илей, и кроме него есть еще 2-ое. Заколдованный круг».
Встречаясь с Маяковским, Татьяна поддерживала отношения со своим будущим мужем виконтом Бертраном дю Плесси. В орбите ее поклонников оказался и стареющий Шаляпин, на гастроли которого в Барселону, на два дня, укатила Татьяна - вся безудержный порыв и увлеченность.
И еще одно обстоятельство настораживало Маяковского: он читает в русском обществе Парижа посвященные ей стихи - она недовольна, он хочет напечатать их - она не торопясь вносит полную ясность в отношения с поэтом, не дает согласия на это. Ее уклончивость и осторожность были восприняты Маяковским как замаскированный отказ.
Но было одно «но»: весь свой гонорар за парижские выступления – очень солидную сумму - Владимир Маяковский положил в банк на счет известной парижской цветочной фирмы с единственным условием, чтобы раз в неделю Татьяне Яковлевой приносили букет самых красивых и необычных цветов - гортензий, пармских фиалок, черных тюльпанов, чайных роз, орхидей, астр или хризантем.
Парижская фирма с солидным именем четко выполняла указания сумасбродного клиента - и с тех пор, невзирая на погоду и время года, из года в год в двери Татьяны Яковлевой стучались посыльные с букетами фантастической красоты и единственной фразой:
- От Маяковского.
Нет ничего тайного, что не стало бы явным. Узнав о сумасшедшей сумме, оставленной в Париже на цветы для любимой женщины, Лиля пришла в ярость. Еще бы: сколько тряпок, духов, украшений и многого другого можно было бы приобрести, не вздумай Маяковский сделать такой широкий жест.
Кстати, самой Лиле он цветов не дарил.
После знакомства Маяковский и Татьяна стали встречаться ежедневно. Лиле он перестал писать и лишь две недели спустя отправил телеграмму, в которой сообщил о покупке автомобиля Renault. О том, что цвет автомобиля ему помогала выбирать Татьяна, он сообщать не стал.
Наверное, этот месяц в Париже был самым счастливым в жизни Маяковского. Так, как Татьяну, он никого и никогда не любил. Татьяна была свободна, никакой муж, даже фиктивный, не мог нарушить их идиллию. Татьяна не требовала бесконечных «рейтузиков и чулочек» (не говоря уже про «автомобильчик»), она вообще ничего не просила. Только… категорически отказывалась ехать в Россию. А Маяковский понимал, что не может остаться в Париже – на родине, помимо «семьи» оставались еще мать и сестры и им пришлось бы не сладко в случае его невозвращения.
Всю жизнь Владимира Владимировича Маяковского преследовала двойственная закономерность. В любых проявлениях его неординарной личности, и в творчестве, и в любви, и в страшном и трагическом конце он постоянно противоречил самому себе. Алогичность и парадоксальность поведения - вот, пожалуй, самые верные характеристики.
Да, поэт и гражданин, но еще и просто человек, разный, бесконечно размноженный.
С одной стороны - действительно великий поэт революции. С другой - слабый, больной человек, в конце концов дошедший до крайней черты, самоубийства. «Вошедший в контакт с новой властью» и пронзительно жалующийся, отвергнутый. Громоздкий, назойливый и ранимый, бессильный. Несмотря на демонстративную резкость суждений, часто - грубый тон в полемике, внутренне - очень деликатный и даже застенчивый. Любил Маяковский тоже всегда неровно, тяжело и трагично.
Последний роман Маяковского с молодой и красивой актрисой МХАТАа Вероникой Полонской завязался не случайно, а по инициативе неутомимой Лили. Так она думала отвлечь его от опасной соперницы в Париже. Вероника, обаятельная, простая и искренняя, без труда влюбила в себя Маяковского. После первого неизбежного недоумения неожиданно привыкла к нему и привязалась сама.
«По тебе регулярно тоскую, а в последние дни даже не регулярно, а чаще», - пишет Маяковской в разгар этого романа Яковлевой в Париж.
В это же время регулярно, и даже чаще, у него бывает Полонская. В июле поэт едет на юг, шлет письма Яковлевой, там же в Хосте встречается с Полонской и, когда они расстаются на время, ее засыпает телеграммами.
Осенью Маяковский хлопотал о поездке в Париж, очевидно чтобы встретиться с Яковлевой. Полонскую же в это время нежно любил, называл «невесточкой» и строил с ней планы на будущее. Воля ваша, понять это невозможно, а объяснить можно только прогрессирующим ухудшением психического здоровья поэта.
Последнее письмо отправлено Яковлевой в октябре уже после запрета на выезд за границу, связанного со странными обстоятельствами. Возможно, не последнюю роль здесь сыграла инициатива Бриков по чисто личным мотивам. Яковлева воспринимает его отсутствие как добровольный отказ, тем более что до нее доходили слухи о его женитьбе. В результате в январе 1930 года Татьяна Яковлева сама выходит замуж.
А ведь Маяковский не раз прямо говорил:
- Если я не увижу больше Татьяны, застрелюсь.
На то, что акция против Маяковского была тщательно спланирована организационно и психологически, указывает тот факт, что после отъезда Бриков в Европу, в квартиру «семьи» переселился чекист Лев Эльберт и заменил Бриков в качестве ежедневного общества «осиротевшего» Маяковского.
Таким образом, складывается впечатление, что в результате полученной от Бриков и от чекистских «друзей» дома информации о желании Маяковского жениться на эмигрантке и, возможно, остаться после этого во Франции, были приняты все возможные чекистские меры по пресечению подобных намерений. Возможно, было решено, что мавр уже сделал свое дело и может спокойно уходить, оставшись классиком литературы и пожизненным кормильцем Бриков.
Маяковский так переживал, что тут же потребовал от Полонской узаконить их отношения и оставить театр, чтобы жить только с ним и только ради него. И получил очередной сокрушительный удар: любимая женщина была замужем и никак не могла признаться мужу в измене. И снова эта страшная закономерность, вечное проклятие необладания, преследующее всю жизнь Маяковского. Вероника Полонская не могла (или не хотела) развестись с мужем, а уж оставить театр ей и вовсе в голову не приходило.
Маяковский становится одержимым, то он клянется ей в вечной любви, то угрожает, оскорбляет, мучает и ее, и себя. Он лихорадочно мечется в поисках выхода из этой ловушки, везде чудятся ему насмешки, враждебность, унижение, да еще постоянно болеет гриппом. Особенно «любящие» его друзья утверждают, что Маяковский болен не гриппом, а сифилисом.
Обычно шумный и веселый, он превращается в злого и мрачного зануду. Ему кажется, что он выглядит смешным и нелепым. Оказывается, для него это страшно - быть смешным! И он действительно становится посмешищем в глазах всех официанток кафе рядом с МХАТом, где часами ждет Полонскую. Вероника часто опаздывала, не приходила совсем или появлялась вместе с мужем Яншиным.
12 апреля Маяковский записал (!?) план последнего, решительного разговора с Полонской, в котором несколько раз повторял: «я не смешон... нельзя быть смешным...» Бред, неистовство, в общем-то свойственные ему от природы, становятся сутью его существования. Полонская в ужасе, она просит его обратиться к врачу, но Маяковский в ответ дико смеется, снова и снова устраивает страшные садомазохистские скандалы.
Маяковский теперь совершенно больной человек, и не временно больной, а больной всегда, постоянно, находящийся на грани безумия. Его состояние стремительно ухудшается: резкая смена настроений, навязчивая мысль о самоубийстве, вечные занудливые придирки ко всем окружающим. Последним толчком в принятии окончательного решения мог послужить отказ Полонской бросить театр и мужа. Многие современники ее, кстати, и обвиняли в этом.
Друг Маяковского Василий Каменский в письме к Любови Николаевне Орловой, матери Тани, высказал небезынтересное суждение об уходе поэта из жизни:
«Одно ясно - Таня явилась одним из слагаемых общей суммы назревшей трагедии. Это мне известно от Володи: он долго не хотел верить в ее замужество. Полонская особой роли не играла».
«Письмо Татьяне Яковлевой» так и не увидело свет при жизни поэта, и этому способствовали Брики: Лиля и Осип блюли имидж советского поэта, а любовь к эмигрантке не вписывалась в их схему (первая публикация стихотворения в России появилась в №4 журнала "Новый мир" за 1956 год).
Маяковский ушел из жизни 14 апреля 1930 года, покончив с собой выстрелом в сердце. Как было на самом деле, очевидно, мы никогда не узнаем. В то время вершителями судеб как известных, так и вполне обычных людей, были специальные органы и делали они свое дело весьма профессионально. Был ли это заговор или у Маяковского сдали нервы, или еще какие версии — сегодня это уже не имеет никакого значения. Весь трагизм в другом — почти все гениальные люди уходят слишком рано, оставляя нам — обычным почитателям их талантов, сумасшедшее количество версий и догадок…
«Мне бы
памятник при жизни
полагается по чину.
Заложил бы
Динамиту — ну-ка,дрызнь!
Ненавижу всяческую мертвечину!
Обожаю всяческую жизнь!»
Похороны ему правительство устроило грандиозные: в конце концов, ни один поэт так не славил страну Советов, как Владимир Владимирович.
Говорят, гибель Маяковского была воспринята Лилей Юрьевной с искренним удивлением. После похорон у Бриков пили чай, шутили, говорили о жизни и смерти. Но несмотря на, казалось бы, такие резкие различия в жизни Маяковского и Лили Брик, смерть обоих до ужаса похожа: неудачная любовь, болезнь и самоубийство.
Татьяну Яковлеву (в замужестве дю Плесси) известие ошеломило, как удар неожиданной силы. Она уже привыкла к тому, что oн регулярно вторгается в ее жизнь, она уже привыкла знать, что он где-то есть и шлет ей цветы.
Они не виделись, но факт существования человека, который так ее любит, влиял на все происходящее с ней: так Луна в той или иной степени влияет на все живущее на Земле только потому, что постоянно вращается рядом.
Она уже не понимала, как будет жить дальше - без этой безумной любви, растворенной в цветах.
Но в распоряжении, ocтавленном цветочной фирме влюбленным поэтом, не было ни слова про его смерть. И на следующий день на ее пороге возник рассыльный с неизменным букетом и неизменными словами: «От Маяковского».
Цветы приносили в тридцатом, когда он умер, и в сороковом, когда о нем уже забыли.
В годы Второй Мировой в оккупированном немцами Париже она выжила только потому, что продавала на бульваре эти роскошные букеты. Если каждый цветок был словом «люблю», то в течение нескольких лет слова его любви спасали ее от голодной смерти.
Потом союзные войска освободили Париж, потом она вместе со всеми плакала от счастья, когда русские вошли в Берлин - а букеты все несли.
Говорят, что великая любовь сильнее смерти, но не всякому удается воплотить это утверждение в реальной жизни.
Владимиру Маяковскому - удалось.