Малиновые угли разгорались все ярче, а смех становился все громче. Именитые мангальщики, под руководством Шефа, толпились около костра и давали советы, как лучше шашлык пожарить, чтобы и с дымком, и в меру с угольком...
Шеф священодействовал, его движения были выверены до сантиметра, а колоритная фигура давала надежды на удачное завершение вечера.
Закат над речкой Шукшан уходил за кроны деревьев и народ начал подтягиваться к позьму. Мужчины шли не просто так, в руке у каждого была бутылочка самодельного, а женщины несли почищенный лук, чеснок, отварной картофель,огурцы. Мать поставила на большой, уличный стол серый, домашний квас, томленый в печи, миску с толокном, городские угощенья. Мужики уже приняли по рюмочке и по две, дети бегали кругами вокруг взрослых, собаки повизгивали от нетерпения.
Нашли в морозилке очищенные кишки от недавно заколотого местным фермером бычка, блестящие и жирненькие. Помыли ещё раз и кинули на решётку мангала. Запах отнял последний разум.
Наконец, Шеф начал раздачу шашлыка. Отцы получили шампуры первыми, попробовали, сдержанно покивали головами. Одобрено, значит.
Тут началось: все собирались группками, снимали мясо руками с шампура, ели горячее, душистое, сочащаеся неведомыми и древними ароматами, смеялись и вспоминали разные весёлые события из жизни. За стол никто не хотел садиться. Ели и жареные бычьи кишки.
Признали, что такого блюда в Пушкарях еще не делали и оно завоевало сердца и гостей, и сельчан.
Музыка гремела, танцевали, плясали и пели, уходили вновь к мангалу. Радость общения, отдых от повседневной суеты, от забот бытия, тажелого крестьянского труда и напряжённой городской жизни.
Шашлыка было много, все наелись, наплясались, устали. Тут есть одна особенность употребления шашлыка и алкоголя - замедляются только движения, все остальное обостряется и ускоряется: юмор, мышление, воспоминания. Наконец, расселись вокруг стола поговорить за эту, такую непростую, за саму жизнь.
Луна светила полно и ярко, костёр догорал, дымок отгонял прилипчивых комаров.
Родители мужа, мой отец, тётки - хоть и преклонного возраста, всем под восемьдесят лет, были тут же и все вопросы адресовались именно к ним.
- Как живём? Дак так и живём.
Утром встанем, до света, баба пирог в печи испекот, на стол поставит исти.
Поснидаем, да в огородец роботать. Копаем, садим, полем. Куриц покормим, баба ягод соберёт, посушим. Зимой, опять же чай, да и пироги с ягодой пекчи.
Да опять сядем исти. После обеда к соседям пойдём, им помочь чем. У них лук дёргать, чеснок, покосить траву, а там и картошку копать.
Роботать надо, роботать. Без роботы как?
Все слушали, да кивали головами. Соглашались. Несколько лет спустя, муж понял смысл слова "роботать". Работа - это необходимая повинность, а "робота" - это труд в радость, настроение, жизнь.
Работать - это служить от восьми ноль-ноль, до пяти вечера, с перерывом на обед; а "роботать" - от света до тёмной ночи, пока руки и ноги двигаются, глаза видят, а голова ещё не спит. И так всю жизнь.
Простая, крестьянская истина, которую мы поняли и вынесли с этой встречи...
Утром, собакам, лежащим вокруг потухшего костра объяснили, что ребрышек больше не будет и они, нехотя, разошлись по своим дворам.
После десяти часов сходили в местный "музей". Село Пушкари староверческое и строительство улицы было глухое, с большими, высокими заплотами, из цельных брёвен, с тесовыми крышами над мощными воротами, заплоты шли вплотную от дома к дому и с "лица" улицы и с задворья. Теперь уж мало что осталось от тех строений. Но рядом со свекрами стоял и стоит до сих пор дом, срубленный в конце 19 века. Жила в нем древняя старушка-староверка, крестилась двумя перстами на иконы, древнего письма по доске, уже изрядно закопченые и понятные только ей. Мы познакомились с ней по приезду, уважили небольшими подарками и разрешенными явствами и она разулыбалась нам, признала и приветила. Ход к ней был из-за внутренней сенной двери от свекров, сразу и не поймёшь, что там дверь, доски и доски, а руку за доску заведешь, а там крюк, снимай его и дверь открывай. Такие скрытые переходы шли из дома в дом, по всей улице и, пока власть ехала улицей, вся деревня знала, кто и к кому приехал. Тайный телеграф работал очень эффективно.
За дверью - зелёная лужайка с улейком в уголке, кошка с котятами. Тут же немудрящая посуда, вычишенная до блеска, чугуны, таганки, дрова нарубленные, рогачи и прочее. В доме просторно, окошки маленькие, чтобы зимой тепло не выдувало, но светло.
По всему периметру дома - полати под потолком, подлавки называются, на них матрасы и подушки, цветные занавесочки. Тетя Аня одна уж там жила, кажется она и замуж не выходила, одинокая была. От пенсии отказалась.
- Не надо мне бесовых денег, я не заработала их, в колхозе не была, на власть не работала.
Жила она натуральным хозяйством. Сама выращивала все, что могла, а хлеб покупала на деньги, опять же от своего труда:то сено покосит на участке и продаст, то платки и варежки навяжет. У неё и ткацкий стан стоял. Ещё мы там увидели дежу для теста, пахталку для масла, чугунные утюги на углях, рубели для стирки белья и многое другое, предназначение чего она и сама с трудом вспоминала. Ни радио, ни телевизора. Всё бесовское это. Показала ей мобильный телефон,рассказала зачем он и как работает,про телевизор, что он показывает, как кино. Она, с любопытством женщины, заглянула, потом рассмеялась звонко и сказала, что это испытание и что оно исчадие ада.
В доме у неё чистота стерильная, еда постная, только древние книги и иконы. Книги читала уже наизусть, понятные только ей. Мы слушали, кивали, проникаясь её верой.
К слову сказать, прожила она долгую жизнь, в больницах не бывала, лекарств, кроме трав, не употребляла никогда. Да подвели её посты. Зимой, без солнышка и на постной, однообразной пище заболела, спасали её и мои свекры, но в зиму они переехали в город и семья односельчан, которая жила там. Они и кормили её и мыли, ходили за ней. Первую зиму так выходили её, а потом она все же умерла. Но своей стойкостью в вере, в жизненном укладе, оставила по себе добрую память.
С другой стороны двора, в доме посовременнее и удобнее для деревенского бытия, проживала т. Таня. Родная тётка мужа. Роботала с зари до зари, козы, куры, огород, дети, внуки. Всегда приветливая, чисто одетая, всегда готовая придти ко всем на помощь. Тоже, за семьдесят уже, а частушки и песни попеть, сплясать - большая мастерица.
Записали вечерком кучу весёлых, русских частушек в записную книгу, с "огоньком" некоторые. Мы таких и не слыхали. Даже наш друг, Шеф, отличился, пропел одну, с подколками.
Мой отец, прибаливающий уже тогда, как-то ожил там, на природе, да среди своих, сельских людей. Размяк и оживился, улыбался, шутил, тоже что-то рассказывал.
Продолжение...