и голос мой громче ураганной травы
которую не перегнать облакам
громче шёпота белены в моей голове
уцепившейся
синим репьем на отсыревшей подушке,
с глазами в могильном рве
выбоин глазниц,
мигающем призрачном фонаре,
в переходе с плачущими колоннами,
где все отпечатки пальцев на индевелых стенах мои
чтобы рухнули стены и хлынула темнота
и я наелся бы до самых глаз этой белой сырой ледяной пылью
горькой, как битое стекло водки
о слова ни о чем
в которых не передать
о мария-антуанетта, где же твои ключи
покажи мне, как залить кровью
это гильотину света,
сжимающую в одно касание кисти кандинского
мои зрачки
возьми самую кривую лестницу
возьми самый ржавый,
со дна самой грязной реки лом
и убей
и развороти
слезами исцарппанное стекло
и укради
гаснующую лампочку моего сознания
укутай в плащ самый дырявый,
как кутает месяц вор,
сожми в своих тесных в кровоподтеках и ссадинах руках
крепче, как только мне по нраву
и отнеси
домой
где мосты все выше
где в холмах все тише
где темнота
настолько густа,
что прорастает в деревья
где за верстой верста
сгорит, как звезда
где сотрутся в пыль поезда
в жарком ветре тоннеля
ведущего из никуда в никуда
из одного пространства в ему параллельное
и там я шагну своим широким и легким, как воронье перо, с моста
и стану там
где в воду будет смотреть вода
и буду выше воды
и гончие кассиопеи не отыщут мои следы
ни за что--никогда,
а я буду смотреть на них из другой параллели
и буду жестом привычным откидывать прядь со лба
пока в ребрах моих растет резеда,
пока дым веков не осядет в моих глазницах,
где раньше, бывало, в соль высыхали слезы
как на ветровом стекле звёздная пыль
и я буду громче травы
и больше не буду
никому никогда говорить 'вы'
бросаться под поезда и выходить из окон
никогда не истеку больше клюквенным соком, а только березовым
-—
в пыльную августовскую ночь,
когда шелестя прибоем
серебряный тополь, шатаясь от лунной бессонницы
кривой свечой звонницы
сторожит белую пыль на цементном,
фартовый товар —
бьющий до слез жаркий ветреный снег моего города
будет выть и стонать до утра
заглядывать в пустые глазницы окон,
отшатываясь от темноты, дрожать
извиваться кривыми пальцами
биться в истерике,
прикуривать от мазутных рук,
распластанных по больным цистернам
и начнётся пожар, за час до рассвета
обогнав бесконечно усталый огненный диск
и по высоким мостам будут столбами бродить пепел домов, тополь, осколки звезд и цементная пыль,
последняя как наиболее явный признак доказательства моего существования