Роковая женщина.
Посвящено балерине - Истоминой Авдотье (Евдокии)
Первая часть.
Про балерину речь тут будет,
Истомину Авдотью. Та –
Из тех, которых называют,
Роковыми женщинами.
Истомина свой след оставит,
В судьбе Пушкина, и ещё ж,
И Грибоедова. Что ж было,
В этой танцовщице тогда?
Которая тогда ж кружила,
Головы всем мужчинам там,
Направо и налево. Что ж там,
Было такого ы ней тогда?
Когда – то о ней писал Пушкин,
В «Евгении Онегине».
Ф великом тех времён романе,
Такие строчки про неё:
«Блистательна, полувоздушна,
Смычку волшебному послушна,
Толпою нимф окружена,
Стоит Истомина; она,
Одной ногой касаясь пола,
Другою медленно кружит,
И вдруг прыжок, и вдруг летит,
Летит, как пух от уст Эола;
То стан совьёт, то разовьёт,
И быстрой ножкой ножку бьёт».
Поэта, была, одногодкой.
И балериной ко всему ж,
И замечательной. В те годы,
Какую жизнь вела та знать?
Какие были развлеченья,
Кроме балета в годы те?
Где беспрепятственно могли те.
Женские ножки увидать?
Высокого ранга мужчины,
Танцовщиц, грацией тогда,
В театрах тогда ж восхищались,
Брали в любовницы актрис.
Было тогда модно, престижно,
В любовницы из них там брать,
Молоденьких балерин. Даже,
Чины царские на то шли.
Историк русского театра,
О той Истоминой писал,
Там представляя её внешность,
Той балерины молодой:
«Была она среднего роста,
Красивая. Брюнетка та.
Очень стройна, глаза её же.
Чёрного цвета там горят:
«Прикрываемые длинными ресницами, которые
придавали особый характер её физиономии,
она имела большую силу в ногах, апломб на сцене
и вместе с тем грацию, лёгкость, быстроту в движениях…»
Портрет есть очень интересный,
С декольте там Истомина.
И с полностью там обнажённой,
Грудью одной. И в этом – шарм.
Но декольте так не носили,
Знатные фрейлины тогда,
Дозволенный похожий вырез,
Лишь куртизанкам свойственно.
В любом случае та Авдотья,
Во фрейлины попасть тогда ж,
Там не могла. Происхожденьем,
Низкого уровня была.
Отец - спившийся полицейский,
Пристав. Мать рано умерла.
Истомина молчит о том там,
Кто ту в училище привёл.
(В Петербургское театральное училище)
Когда ей лишь 6 лет там было.
В жизни два раза повезёт:
Во – первых, той талант заметят,
На полный примут пансион.
А во – вторых, тогда в то время,
На пост директора придёт,
Известный там танцовщик в мире,
Шарль - Луи Дидло. Чтоб учить.
И он сразу ж лепить там начал,
Из маленькой Дуни, звезду,
Балетной сцены. Гуманизмом,
Не отличался он тогда.
Ученики того француза,
Всё время были ж в синяках.
Он палкой выбивал из них там,
Разные правильные па.
И мог этот учитель строгий,
Там за кулисами порой,
Наброситься на ученицу,
Даже хорошую тогда.
(Или на состоявшегося артиста, если Дидло казалось,
что тот сделает нечто неправильно. Ученицы вспоминали,
Как он гонялся за кем - то, и та из предосторожности
Убегала со сцены в противоположную сторону и пряталась
От него)
Его охватывала ярость,
Когда был в поисках кого.
Взбешённого же приходилось,
Его водой там отливать.
Наставник развивал там так же,
И драматический талант,
И тогда в его проявленье,
Истоминой – там равных нет.
Он научил ходить ту Дуню,
На пуантах. Тогда ж ещё,
Такой там трюк всё же считался,
Там вещью поразительной.
Понятно – у такой артистки,
Талантливой красавицы,
Не мог тогда не появиться,
Богатый покровитель там.
Тем более, Дуняша слыла,
Девушкой, что тянулась всё ж,
Там к образованности. Танцы,
Не заслоняли тяги той.
Литературные салоны,
Нередко посещала та.
А завсегдатаями ж оных,
Был Пушкин с Грибоедовым.
Вторая часть.
Там – то у юной балерины,
Завелись воздыхатели.
«Солнце русской поэзии» сам,
Потом то время вспоминал:
«Что волочился за Истоминой»
Выбрала та ж кавалергарда.
Василий Шереметев был.
Её гусаром. Он – весёлый,
Ревнив и легкомысленный.
В отличие от барышень тех,
Происхождения с дворян,
Танцовщицы те жили лихо,
С мужчиной - без венчания.
А покровители артисток,
Часто женаты были всё ж,
С актрисами же свои связи,
Не афишировали там.
Но Шереметев холостым был,
Открыто поселившись там.
С Истоминой. В его квартире,
Та с ним два года проживёт.
Но от Василия уйдёт та,
К подруге, после ссоры с ним.
Одни считали – груб был с нею,
Другие – что дело в деньгах.
Он на неё все деньги тратил.
А как закончились они,
Ей с ним стало неинтересно,
Поэтому рассталась с ним.
Жаловаться на того «Васю»,
Любовница его пошла,
К знакомому своему. Это,
Был Грибоедов там тогда.
(Который написал «Горе от ума»)
И тот, конечно «пожалеет»,
Тихонько её отвезёт,
К другу старому, Александру,
Графу Завадскому тогда ж.
Был бесконечными известен,
Амурными делами он…
Истомина и Грибоедов,
Два дня втроём провели там.
Бог знает, чем они всё время,
Там занимались. Дуня же,
Спустя два дня – снова вернулась,
К своей подруге, с кем жила.
Говорят: «Милые бранятся –
Только тешатся». Дуня вновь,
С Шереметевым помирилась,
Но тот всё ж ревность затаил.
Решил выяснить всё ж Василий,
Чем занималась та два дня.
Будучи с Грибоедовым, и,
С Завадским, у него в гостях.
Любовник из себя там вышел,
Истоминой начал грозить,
Уж пистолетом... И с испуга,
Во всём признается она.
Кинулся Шереметев сразу ж,
Там к другу Якубовичу.
(Будет потом он декабристом)
Чтобы совета попросить.
(Якубович заявил решительно: «Драться, разумеется,
Надо, но теперь главный вопрос состоит в том: как и с кем?
Истомина твоя была у Завадского – это РАЗ, Но привёз её
туда Грибоедов – это ДВА, стало быть, тут ДВА лица
требующих ПУЛИ, а из этого выходит, что для того,
чтобы никому не было обидно, мы при сей верной оказии,
составим UNE PARTIE CARREE – ты стреляйся с Грибоедовым,
а я на себя возьму Завадского»
Речь шла о виде там дуэли,
То – ЧЕТВЕРТНОЙ. Когда потом,
После главных там дуэлянтов,
Дерутся секунданты их.
Третья часть.
1817 год
Шереметев и Якубович,
Посетят Грибоедова.
Тот отказался всё ж стреляться,
С тем Шереметевым тогда.
(По его словам, у него с Истоминой ничего не было).
Но Грибоедов согласился,
Обменяться выстрелами,
Всё ж с Якубовичем. Завадский,
Лишь рассмеялся им в лицо.
Шереметеву в лицо прямо…
Который в этот же там день,
Ему там предложил стреляться,
На это тот сказал, смеясь:
«ЗА ТАНЦОРКУ ИСТОМИНУ Я НЕ ДЕРУСЬ!
ОНА ШЕРЕМЕТЕВУ НЕ СЕСТРА, НЕ ДОЧЬ И,
ТЕМ БОЛЕЕ, НЕ ЖЕНА!»
И Шереметев тут публично ж,
В лицо Завадскому плеснул,
Мороженным. И пришлось графу,
С Василием стреляться там.
(С оскорблённым любовником балерины)
12 ноября 1817 года
Завадский всё ж смертельно ранил,
Там Шереметева в живот.
Василий через день скончался,
Почти у Дуни на руках.
(Ему было 23 года)
Произошло на глазах Дуни.
Завадского сошлют потом,
Там за границу. Секунданты,
Стрелялись уже через год.
Давно остывший Грибоедов,
Выстрелил в воздух… А другой,
То, Якубович – всё ж прострелит,
Левую руку там ему.
(Потом уже по тому шраму,
Останется что на руке,
Грибоедова опознают,
Когда его зверски убьют.
(Труп Грибоедова, изуродованный до неузнаваемости
Мусульманскими фанатиками, опознали по шраму после
Разгрома русского посольства в Тегеране)
Погибнет, когда Шереметев,
Дуня в горячке там слегла…
Но вскоре на ноги та встала,
На сцене начала блистать.
И на подмостках театральных,
Победной шествие шло.
Её мастерство росло так же,
Не только в танцах там тогда.
Блестяще справится та так же,
И с ролью драматической,
Где было же необходимо,
И произносить также текст.
Шли годы. Располнела Дуня.
И не могла уже летать,
«Как пух от уст Эола». Дидло,
Покинет тот театр всё ж.
Урежут жалованье Дуне,
Авдотья же Панаева,
Гражданская жена поэта,
Некрасова, сказала там:
«Истомину, я раз видала,
То, на закате уж её,
Карьеры. Уже располневшей,
Пожилой женщиной уже.
Желав казаться моложавой,
Набелена была она,
И нарумянена к тому же,
Волосы чёрные, как смоль.
Там говорили –их, та красит.
Глаза большие у неё,
Блестящие, чёрные были,
Такого вида та была…»
Немолодая уж актриса,
Когда за 40 было ж ей,
За протеже там замуж вышла,
Актёра Годунова там.
(Тоже Василия)
Бездарного, глупого даже,
Который был моложе той,
На два десятка лет к тому же,
Панаева скажет о нём:
(Она презрительно отозвалась о нём: «Когда он
сидел в ложе со своей супругой, то самодовольно
на всех посматривал, потому – что сиял бриллиантами:
Шарф у него был заколот бриллиантовой
Булавкой, на рубашке и даже на жилете
Пуговицы были бриллиантовые. Он не надевал
перчатку на ту руку, на пальце которого
было надето кольцо с большим бриллиантом.
Но недолго Истомина наслаждалась своим
Поздним супружеским счастьем: её здоровяк – муж
Схватил тиф и умер. Неутешная вдовица воздвигла
Дорогой памятник во цвете лет умершему супругу и
Даже собиралась поступить в монахини»)
Начало 1840 – х.
Работу потеряв в театре.
И молодость, и красоту –
Непотопляемая Дуня,
Вновь утешение нашла.
В объятиях опять мужчины,
Её супругом стал актёр,
Экунин. Прожила с которым,
Мирно до смерти там своей.
1848 год
Истомина в тот год скончалась…
Холеру подцепила та.
А через месяцы скончался,
Там от холеры и супруг.
(Говорят, что на скромном надгробном памятнике
кружительницы голов блестящих молодых людей
было высечено: «ЕВДОКИЯ ИЛЬИНИЧНА ЭКУТИНА,
ОТСТАВНАЯ АРТИСТКА»
Но так ли это, неизвестно,
Могила этой женщины,
Не сохранилась. Так закончит,
Бренную жизнь Истомина.