Ошмёток 4. «Безвоздушные замки и не полностью разложившееся органическое вещество».
— Мой следующий ход был подсказан самой природой, — как ни в чём ни бывало вступает гусеница. — Осколками так называемого мира, которые избегают столкновений и потому существуют. Я расслоила свой теневой космос. Разделила его на уровни. Ты видел этот дом заболоченным — ты видел только первый ярус, самое дно, самый отстой. «Ярусы», «этажи» — метафора, но их больше, чем два, и, поверь мне, карнавал наверху — совсем не то же, что копошение внизу.
— В болотце водится кто попало, а на верхних ярусах декадентсвует бомонд, я правильно перевожу?
— В принципе, да, — гусеница закатывает глаза: никому не нравится видеть своё бытие выхолощенным до двух предложений. — Предупреждая вопросы — разумеется, мертвец был в курсе. Когда твоя ежедневная цель —создавать атмосферу и управлять ею, эффективный союзник — большая удача.
— Это не так называется.
Гусеница тонко улыбается, но продолжает, будто её не перебивали.
— Несмотря на свою ненадёжность, он пронизывал все слои. Потустороннее обаяние, о котором я уже говорила, делало его сильной фигурой, а восприимчивость — незаменимой.
— И огромная разница между карнавалом наверху и копошением внизу была ему очевидна?
Гусеница воздевает раухтопазовые очи к потолочным балкам.
— Нет. Он, — она зачем-то произносит «Он» с ударением, подчёркивает «Он» многозначительной паузой, — находил все слои одинаковыми. Даже предпочитал дно. За «непредсказуемость» и «неподконтрольность». Кстати, почему он просил меня не прельщать тебя «безвоздушными замками»? Только не вздумай перенимать эту терминологию.
— Без понятия. Конкуренция?
Гусеница брезгливо морщится.
— Ещё одно предположение подобного рода, и ваше «ничего с большой буквы Н» покажется мне правдой. В болотце, конечно, только ленивый не вопит о том, что у него отбивают корм и добычу, но твой приятель не мыслил такими категориями.
— Ревность?
Гусеницу пробивает на смех.
— Так и вижу сцену ревности в его исполнении. Нет, приступам сего недуга была подвержена только я.
— Что?
— То. Не всё в его жизни исходило от меня, и не всё ко мне привязывало, — она смотрит прямо в глаза, словно хочет что-то пояснить, но передумывает и возвращается к тональности небрежной. — Не сомневаюсь, он думал, что действует в твоих интересах. С фирменной непоследовательностью. Сам привёл, сам взмолился — «Не втягивай». Но ты и без содействия втянулся, верней, нашёл, где изваляться. По слухам, чуть с головой не ушёл — раз, или два, или странно, что мы с тобой сейчас разговариваем... Да, я не высокого мнения о «болотце», и предпочла бы, чтобы мертвец пореже пользовался неподконтрольностью топи, расползшейся далеко за пределы дома, но эликсир невозможен без стадии нигредо. Вопрос в силе: с какой радости он вознамерился тебя от меня ограждать?
— Не представляю.
— Что он знал о тебе?
— Его спроси.
— Чего никто другой не знал...
— «Никто другой не знал»? На болотце? Смешно.
— Ладно, пропустим. Я с ним не спорила — тогда, когда он притащил тебя на фарс, именуемый свадьбой. Ты мне понравился — типаж есть типаж, но любопытство потонуло в интуитивном предубеждении. Я увидела в тебе большую проблему. Почему — неведомо. Наверное, решила, что одна большая проблема в наличии, а две — уже перебор.
Поперхнувшись дымом, он ржёт и выдавливает:
— Погоди... Когда мы с тобой... В первый раз... Ты что, нас перепутала?
Гусеница выглядит неожиданно оскорблённой.
— А ты меня путаешь с подклассом болотных угробищ?
Теперь у него на глазах выступают слёзы. Только так и получается плакать в последнее время — внезапной моросью посреди сухой грозы смеха. «Подкласс болотных угробищ». Вместо тысячи слов, вместо дюжин имён. Она хороша.
— Кажется, я произнесла «типаж», а не «абсолютное сходство», — шипит гусеница, пружинисто вползая на стойку и сворачиваясь напротив. — Да, для подслеповатой болотной фауны вы примерно одно и то же, особенно если мордой в тину. Но и на топях водятся твари с безжалостно острым зрением, причём я не себя сейчас хвалю, — она примирительно подмигивает. — Кстати, когда меня накрыла трансформация, я подумала — «Только этого не хватало», а потом поняла: нашла коса на камень, не может у нас быть общего потомства. И по отдельности всё не как у людей, гусениц или кого там ещё... Из меня разве что шёлковые нити полезли с утроенной силой. Очень вовремя. Болотце-то лихорадило. Расползшееся, с трудом поддающееся контролю болотце — ни унять тряску, ни докопаться до причин. Дрожь нижних ярусов не может не отзываться на верхних, а тут ещё ключевая фигура с концами ушла в расход. Казалось, всё развалится, но шёлковые нити удержали конструкцию. А у тебя чертовщины не творилось?
Он пожимает плечами, не желая ни лгать, ни говорить о материализованном выводке птеродактилей. Болотная лихорадка — тоже не лучшая тема.
— Ты не ответила, — произносит он без упрёка. — Как ты на меня вышла? И главное, зачем я здесь.
— По-моему, я ответила на оба вопроса, — ухмыляется гусеница. — Видишь ли, после того, как мой не такой уж благоверный вместо себя подсунул мне не поддающийся романтизации труп, я о тебе вообще не думала. Даже удивительно, с учётом того, что чуть не накануне этой досадной подмены вы заявились сюда вдвоём, прошлись по чьим-то непредусмотрительно разбросанным конечностям в состоянии «видим цель, не видим препятствий» и до крайности не куртуазно сравняли меня с препятствием. Теперь не надо зажмуриваться, чтобы лицезреть кадр за кадром и обонять запашок ночного кошмара: я смотрю прямо в глаза — тебе, ему — и словно не существую. Провалы зрачков меня не видят и тем отменяют. Но до вчерашнего дня я о тебе не вспоминала, словно не было тебя никогда. Даже позывные, разносимые эхом по ошмёткам болотца, не тянули за собой лица. А потом... — гусеница подбирается, фокусируется, обнажает в улыбке резцы и переключается в тональность анекдота: — Приходит ко мне невнятное болотное угробище. «Не полностью разложившееся органическое вещество» в чистом виде — и результат работы экосистемы, и основной образующий элемент. Без таких пушица не пушится и клюква не развесистая, но всё равно угробище. Приходит ничтоже сумняшеся, думает, ничего я против него не имею.
— А ты что-то имеешь против основного образующего элемента экосистемы?
— Против подкласса — ничего, против представителей подкласса — имею. Странно, что приходится тебе объяснять, но так и быть, обрисую схему. Все ходоки в пограничную зону — потенциальные самоубийцы, хотя, когда они без видимых причин торопят события и превращаются из потенциальных в состоявшихся не по случайности, а по собственной воле, это ставит в тупик. Так вот, у меня на руках потенциальный самоубийца, что пока является абстрактным знанием, но длины верёвки, которую я ему выдаю на поиграться, не хватит, чтобы вокруг шеи обернуть. Ты скажешь, долго ли умеючи: можно проглотить и задохнуться, и будешь прав, но зачем такие сложности? Проще пойти к невнятному болотному угробищу и разжиться верёвкой подлинней. Знакомый маршрут? Разжился второй верёвкой, связал два отреза — и на всех парусах в пограничную зону. Вынесло обратно? Операцию можно повторить. Раз двести. А когда приспичит не возвращаться — собрать по мотку с нескольких угробищ, не исключая угробища классического. Но классическое угробище не сечёт фишку, приходит ко мне и заводит речь примерно такого содержания: «Настала тоска зелёная, болото уже не то, атмосфера как после Хиросимы, а тут ещё дефицит мишуры, любимая бутафория сигает за пределы капсулы и даже обидных жестов оттуда не показывает. Какими средствами прикажете самоутверждаться, когда комплект не комплект? В общем, вот вам крючок, сачок и позывные, сделайте что-нибудь, а то я сам опасаюсь — одно неверное движение и трындец капсуле, болотная жижа хлынет в мякоть, живые позавидуют мёртвым...». Как тебе такая история?
Как ему такая история. Как повесть капитана Очевидность, но он рад, что услышал её из гусеничных уст: можно со спокойной совестью переносить смутные предположения из категории «параноидальный бред» в категорию «параноидальный бред воплотившийся». Со спокойной совестью... Он выпадает в пограничную зону — ему для выпадения много не надо. Иногда. Пользуется моментом, чтобы рявкнуть:
— Птеродактили, молчать!
Птеродактили гогочут по-гусарски, и тут же обрушивают на него глубокомысленные размышления о том, что подражание не всегда высшая форма лести, что есть пародии, оскорбляющие оригинал, что облепленные мишурой болотные угробища не понимают, чему именно пытаются подражать, но он-то, со всеми своими горькими шуточками о рухнувшей планке, понимает; таким образом оскорбление оригинала остаётся на его совести — ведь он позволял пародии существовать и даже в какой-то степени её культивировал. Птеродактили уже готовы перечислить — на разные голоса — версии о том, зачем ему это понадобилось, но он выныривает из молочного тумана, возвращается к гусенице, и обещанное перечисление звучит фоном, а не набатом.
— Эй, опять будешь носиться в задницу укушенным торнадо? — беспокойно спрашивает та.
— Не собирался, — он непроизвольно дёргает кистью. — Разве что от изумления. Если то болотное угробище, о котором я думаю, апеллирует к тебе как к высшей инстанции, я не понимаю, почему о твоей истинной роли не знаю все.
— Да что же здесь непонятного? — заливается гусеница. — Во-первых, угробища как огня боятся эффекта домино: они мне испортят камуфляж, а я до их ватной мякоти дотянусь. Во-вторых, они трещат о том, о чём приятно трещать. О том, что топью, в которой они проводят треть жизни, заправляет какая-то девица, ещё и гусеница, трещать неприятно.
— Центральным участком топи, и то не без перебоев, — поправляет он.
Гусеница мрачнеет и снова закуривает, а он добавляет тихо:
— В болотце я не вернусь. Если ты меня за этим позвала, боюсь, ты зря потратила время. И силы.
— Отчего же? — щурится она.
Объяснить он может. Уложить импульс в слова, притянуть за уши аргументы. Сказать, что раскаялся, встал на путь исправления, испугался финала, приближаемого шулерскими методами ухода в пограничную зону. Нагородить чуши. Или завопить, что устал жить в аквариуме, что у него вот здесь — тут нужно вскинуть руку к горлу — сплетни, слухи, домыслы и столь не соответствующая отчаянной разнузданности болота атмосфера маленького городка, где все сто лет как породнились и переругались. Или сцедить немного бреда с привкусом живой крови: в нём ожило нечто, что было мертво, приобрело значение то, что значения не имело — например, он больше не в состоянии культивировать пародии, оскорбляющие неизвестный им оригинал, делать то, что ни с какого ракурса не находит красивым. Он может притвориться, что прекрасно осознаёт мотивы своих поступков.
— Не хочу.
Это является правдой лишь отчасти, ведь отлучение от болотца лишает его не только безотказных способов хождения за черту.
— И как ты теперь?
Он превентивно охреневает, начиная подозревать, что гусеница действительно вознамерилась затащить его обратно.
— Как-нибудь.
— Не хочешь в болотце — не надо, — она говорит быстро и монотонно. — Зачем ты вообще влип туда с таким ожесточением? Кому назло? Это не твой уровень. Во всех смыслах.
— Очень даже мой.
— И сейчас ты начнёшь защищать зыбкое дно или смешивать себя с не полностью разложившимся органическим веществом...
— Полностью, полностью...
— Потому что тебе не понравилось, что я рассказываю тебе, где твой уровень, а где не твой. Отмотаем назад. Не хочешь — не надо.
— А как же сачок и крючок болотного угробища?
— Боишься? — шепчет она доверительно.
Он качает головой — медленно и отрицательно.
— И правильно, никак оно тебя не достанет. Ресурсы есть, духа авантюризма — ни на йоту, потому ко мне и притащилось. Я тоже решила: перетопчется.
— Тогда остаётся последний вопрос: зачем я здесь?
Гусеница глядит укоризненно. Он заслужил. Риторические вопросы — грех, но ему нужно услышать слова произнесёнными.
— Такая корова нужна самому, — тянет гусеница. — У меня, знаешь ли, пустует куда более обширная ниша, чем у невнятных угробищ.
— И мерки для гроба снимать не придётся.
Он не понимает, зачем это ляпнул. Отыгрывал роль? Подал реплику, которую на его месте выплюнул бы человек нормальный, но не отягощённый чувством такта? Или слова ему подсказал колотый лёд, которым гремит гусеница, потряхивая шейкер?
_______________________
Аудио тут: https://vk.com/ecstatictotaketheblame?w=wall-184331122_2707
Скачать в ePub/Fb2: https://author.today/work/115789
______________________
Темпы те же: до электронного Иерихона осталось 300. Спартанцев.=)))
Прямо по курсу ошмёток 5, «Колотый лёд и блуждающие кошмары».