Ох, март, ну просто месяц — парадокс.
В тени мороз, и дико мёрзнут уши
На солнце стоит выйти — уши тают
и каплями текут на воротник.
Вороны в лужах поднимают крик,
бретёры, жить не могут без дуэлей,
играли б в карты. кабы были руки,
но в птичьих лапках карт не удержать.
А я читаю Джойса — ну, и бред.
Реально бред. в буквальном смысле слова,
как будто Джойс, подслушивая мысли,
их застенографировал точь-в-точь,
и мысли-то не в здравой голове,
которая не может думать стройно,
не путаясь, как муха в паутине,
в согласовании и падежах.
Ага, взялась бы я за этот бред,
когда б не март, не слякоть, не простуда,
не солнце сумасшедшее в стекло,
не столь же сумасшедшие вороны,
гусарствующие на весь квартал.
Но март заставит — потеряешь ум,
не то, что Джойса — «Колобка» осилишь,
как некий трансцендентный эпос в стиле
сказителей времён палеолита.
А глыбы льда на кровле по утрам
оплакивают тех неосторожных,
кто, как Дамокл, рискует пробираться
по скользким тротуарам мимо стен
забрызганных до пояса строений,
где дворники со штыковой лопатой
под матерок танцуют у конька.
А там, под ними, сходятся пути
фрегатов, устремляющихся к морю,
трамваев меднорожих исполинских,
мальчишек в школьной форме набекрень
и похотливых псов окрестных улиц.
И вот ещё одна примета марта —
день тает, как замедленная съёмка,
роняя солнце за сплетенье крыш
кроваво угасающих кварталов,
с чьих козырьков уже сосульки сбиты
под ноги их фундаментов и к ночи
остались там осколками замёрзнуть
Ведь ночью март — пока ещё февраль.