Человек с обтекаемым выраженьем лица,
Тот, что мог бы легко служить
Пастве, верующей в рекламу,
Светясь неоном с икон билбордов,
Смотрит в зеркальце своего смартфона
И думает: хуже было,
А лучшему, видимо, не бывать.
Время, по-прежнему, мягко стелет,
Но скупее теперь на предмет добра.
Легкость в теле вместе с лёгкостью бытия
Испаряется словно влага
С кожи вылезшего из купели.
Возраст - это, когда на смену
Зубоскалящему Бобру, устраивавшему запруды
Пота на супружеских простынях
И ломавшего ножки ложа,
Без призыва является древоточец,
Истончающий мысли, затем суставы.
Руки, больше привычные к мягким
И упругим тканям, натягивавшим джинсу,
Поднимаются выше, на поясницу,
Где, как лежалые леденцы
В баночке жестяной, слипаются позвонки.
Шея, по которой взгляд спускался
С глаз и губ, куда-то к сердцу,
Спрятанному под крылом ключицы,
Ныне заведует головною болью,
Будь врачом, выписывала бы рецепты
Лебедю, приводнившемуся белой каплей
Из небесного купороса в зелень тины
Словно из тубы зубная паста,
Зеркало водной глади
С ним приобретает вид
Рукописи, над которой корпел ночами
Озадаченный Чернышевский,
Коротая время в своей темнице.
Жажда жизни есть верный признак
Думающего человека,
Что бы с ним не происходило,
Сколько б слёз не высохло на лице,
Оставляя на нем морщины.
Даже на том, чьё обтекающее выраженье,
В пятьдесят с утра перестаёт быть маской.