Стоишь одиноко ветрам всем на зло
в долу средь заросших полей,
огни в твоих избах погасли давно
не вспыхнут они для людей.
Лишь ветер унылою песню поёт
качая обвисшие ставни,
да словно бродяга когтями скребёт
без стёкол оконные рамы.
Не крикнет под утро твой верный петух
раскатистым гласом в округе,
и тополь не сбросит воздушный свой пух
рябине,кудрявой подруге.
Бурьяном дорога давно заросла,
что шла меж просторных дворов,
по ней не ступает уж ныне нога
твоих дочерей и сынов.
Но,яблони дикие снова цветут
белея как снег пред тобою,
и в рощах опять соловьи запоют
вернувшися этой весною.
На ветках размашистых грач не совьёт
разлапистых, чёрных гнездовий,
и в поле за трактором он не найдёт
червя,средь волнистых раздолий.
Не вымоет ситцевый холст на пруду
у мостика местная баба,
не спустится к берегу в знойном бреду
коровье,колхозное стадо.
Лишь фермы фундамент торчит-словно склеп
за речкой, где лес зеленеет,
её как деревни давно уже нет
не скоро ещё он истлеет.
Не фыркнет в натяг уж мотор заводной,
не ляжет грядой борона,
не тронутся больше ржаною волной
от буйного ветра поля.
Угрюмой своей иноходью теперь
телегу здесь конь не промчит,
домашний телёнок как раненый зверь
под вечер не промычит.
Погост деревенский средь старых берёз
сравнялся навечно с землёй,
никто не прольёт надмогильных здесь слёз
оплаканной старой вдовой.
Чугунной голгофою высится крест
не вырванный алчной рукой,
как символ забытых,оставленных мест
над Русской распятой землёй.
Всё так же пылает кровавый закат
да стелиться даль луговая,
но,слышатся мне колокольный набат
нас всех к покаянью взывая.
Он вечным порывом стучится в груди
укором своим осуждая,
и падают слёзы коснувшись земли
как память над ней исчезая.