Когда же станет больше половин
Затвердевать моллюсками в глаголе:
Углов, путей и лиц – езжай один
В пока не перепаханное поле.
Пристройся у обочины с утра.
Словив на жизнь похожую попутку,
Шути с водителем, как медсестра
Тяжёлый случай переводит в шутку.
Представь, что ты на свадьбе тамада,
Которому не столько нужен Киев,
Как на вопрос естественный «куда?»
Не отвечая, слышалось «подкинем!»,
«Да ты садись!» «бывает!» и т.п.
Тебя везут за ротовую полость –
Так говори о Круге, ДТП,
Дороге в город, выбоине в область,
Подругах на пути, о их цене,
О ВДВ, о ПДД, о LADAх,
О дёрганье затвора, о цевье,
О тёще и жене, об их оладьях,
О детях, спорте, долларе, ментах,
Рыбалке, Крыме, отпуске и стройке,
Дивизиях, флотилиях, фронтах,
Товарищах, фарцовке, перестройке,
Тюрьме, наколках, рекете, Уфе,
О перекрёстке… глупо спорить, Витязь –
Пока не обвинили в воровстве,
Скажи водителю «Остановитесь»
В открытой местности. Сперва пейзаж
Покажется тяжёлым, словно штанга,
А видимость такая – в самый раз
Вести прицельную стрельбу из танка,
Но так бывает. Это разговор.
А он в дороге почему-то труден –
Ты или прошлое укравший вор,
Или в цветении словесном трутень.
Вон лепесток на поле оттопырь –
Во всяком рту печётся сладкий пыльник.
Молчанием томится только пыль
На языке, похожем на напильник.
Легчает воздух. Полдень на часах,
Столбами стрелок прижимая клевер,
Интуитивно тянет в поясах
От куцей тени двигаться на север.
При том, что климат сильно поднажал
Вверх по шкале. Но пик её упрямства:
Что после нас хоть мировой пожар –
В глазах планеты – русское лукавство
За прошлое столетие. Шагай.
Куда? Вверх по холму, вниз по цепочке,
В почти несуществующую даль
Передвигай подошвы – обе точки,
Всегда стремясь, как дерево, к одной.
Когда уже пришёл конец примата,
И крылья Леонардо за спиной
Слегка уже в миграциях примяты,
Пора с деревьев брать пример. Копни,
И в эволюции загвоздка, даже
В том смысле, что растения, они
С одной ногой ушли намного дальше,
Чем ты зашёл. Шагай, шагай на холм.
Трава шагает и деревья выше.
Наверное, они растут пешком.
Пешком на небо. Благодать. Но ты же,
Рождённый ползать на своих на двух,
Разводишь между ними мир в пределах
От силы метра, и бубнишь на дух,
Что тот не воспаряет. Перед делом
Возьми возвышенность. Теперь привал.
Есть что-то в этой дали от захвата:
Возможно, необъятность как провал
Любой стратегии; а может, хата,
Сгоревшая за то, что на краю,
Как покушение на отщепенство;
Сжимая горло курице, кролю,
Лиса как сказочное изуверство
В любви к природе; может быть и долг
Как испытание зимой морозом
Или маршрутом в никуда на год,
Не выказал который П. Морозов –
Но даже это прошлые дела –
Исчезнувшие в диспутах объекты.
И суть захвата в том, что до тебя
В траве пестреют пластик и объедки,
И спят татуированные пни.
Зато, гляди, в эпохе сучковатой
Распилят новый мрамор муравьи
И понаставят белоснежных статуй,
Придумают пластмассовых богов,
Дав лагерному пантеону фору,
И будущее примет для быков
В ячейках упаковочную форму.
Но ты дошёл. И стоя на холме,
Взгляни на даль, подернутую дымкой.
Пусть свалка под ногами и в уме
Фигуру исключает невидимкой,
Но всё же, по большому счёту, явь –
На нужды обывательские ссуда.
Будь честен в переплате и представь,
Что нет тебя. Ты даже не отсюда.
Косит глаза монгольский горизонт
На караван теней в остатках тракта,
Где обворовывал земельный фонд
Переползающий по склонам трактор.
Уже макушку мыслей напекло,
А ты стоишь без толку и защиты.
До точки уменьшается село,
Пока глаза в потере не защиплет.
С такого расстояния всегда
Ты смотришь на растения и почву,
Где есть свои жильцы, дворы, беда,
И если чем похожие на точку,
То тем, что, как в источнике вещей,
В земле есть всё. Но сквозь живые метры,
Помимо иногда в траве клещей,
Тебе и остаются незаметны
Начало и конец холма. Уже
На близорукость сделана затрата
Тремя окурками на рубеже
Упадка сил и скучного заката
Цивилизации на этот день.
И ты стоишь. Тебе казаться нечем.
Что нету правды, знает только пень.
Итак, присядь. Зачем же портить вечер,
Когда по-своему впервые прав.
И наплевать, что в дальновидность фары
Несутся миллионы новых правд
В расчёте сил – от Волги до Ferrari.
Горбатясь светом, гусеница трасс
Ползёт уже в свой отдаленный кокон,
Чтоб бабочкой раскрыться и зараз
Развязки крыльев изогнуть потоком.
Красиво, правда? Мёртвая краса
Сулит покой и вкус не кровожадный.
В лучах заката лесополоса
Похожая на поезд. Провожатый
На площади с часами приказал
Не долго ждать. И вкус вины упрётся
Составом слов, гремящих на Казань
В восточное вокзальное сиротство.
От тишины зубами не стучать.
Пусть темнота затапливает виды
И очаги уснувших татарчат.
С окрестностей поплывшей Атлантиды
Все взгляды устремляются на верх
Поднявшегося к облаку рельефа.
Будь на вершине радиопомех,
А значит – отгороженный от блефа
Держащих землю троицы китов.
Будь сам, как субмарина – дочь Циклопа –
Торчи трубой с полуночи кустов,
Заканчиваясь глазом перископа.
В инфляции теней увидев твердь,
Нет ничего логичнее в испуге,
Чем, ничего не делая, смотреть
На тёмное молчание округи.
Нет ничего логичнее спастись
На острове изгнания за сто лет.
Вокруг тебя волнуясь, грязный Стикс
Обслуживает звёздное застолье.
Мертво и страшно. Мир твой потонул
В отсутствии спасителя и зверя.
И челюсти резиновых акул
Цепочке жизни отрывают звенья.
Земное ощущение, что всё
Исчезло навсегда… Но лезь на сушу,
Древесное вращая колесо
И сквозь кору проращивая душу.
Когда потоп уляжется в тиши
И в речи клокотавшей сядет сера –
Не мысли ничего. Просто дыши –
В дыхании берёт начало вера,
Которая велит остаться здесь.
Но чем заполнить ветер, дувший с ямы
На однородную слепую смесь,
Как не протянутыми в мир ветвями?
Расправь их далеко и вспомни дом,
Что прятался, когда мело, под тую.
Или когда раскатывался гром
По небосклону, в мае зачастую,
Как ты дрожал на корточках под ней.
Ещё глоток – последний хаос воли –
И в новый мир стучится всё сильней
Холодный свет и резкий запах хвои –
Рассвет без памяти на пустыре.
Туман сойдя, земле меняет позу,
Где ты уже в зеленом пузыре
Приносишь уцелевшим видам пользу,
А именно: вовсю уже спешит
Крылатый день на дальнее кочевье
Сорвать с тебя листок ли или шип,
Чтоб возвестить о суше на ковчеге.
Трещит в узлах швартовочный канат.
И круг становится почти что полный,
Когда от Атлантиды колоннад
Доносится знакомый стук топорный.
Сошёл на берег человек и от
Столба дорожного идёт на север.
Легчает воздух. В сухости широт
Припоминает водоросли клевер.