(Зоологический сад акклиматизации)
Нет чужих, далёких стран и рядом;
страсти нет у смуглых женщин с их
в танце ниспадающим нарядом.
Нет мелодий диких и чужих,
древних нет напевов с текстом тёмным;
крови нет, чей зов ещё не стих.
Девушек нет смуглых, тех что томным
бархатом легли зной переждать.
Нет ни глаз с огнём в них неуёмным
и ни ртов, готовых смех рождать.
И стремленье, странное на диво,
белому тщеславью угождать.
Видеть это всё мне так тоскливо.
О, насколько звери здесь честнее,
что зажаты в клетках, как в клещах,
не желая делаться вольнее
в чуждых, непонятных им вещах;
и горят они скупым свеченьем,
словно тая в тлеющим огне,
без участья к новым приключеньям,
с кровью их большой наедине.
*Ашанти. Регион в Гане и проживающий там народ. В конце XIX – начале XX века группа ашантийцев (взрослые и дети, всего около 70 человек), по приглашению европейских организаторов, посетила многие европейские столицы. В качестве «этнологичических объектов» в их «естественном» окружении, ашанти проживали, преимущественно, на территории зоопарков и вели «африканскую жизнь простого народа». Были построены некие подобия тамошних соломенных хижин, кухня, деревенская школа. Всё это выполнялось с таким расчётом, чтобы посетителям были видны все детали жизни (в том числе и личной) иноземцев. Проводились программы «национальные игры», «военные танцы», «фетиш-танцы», религиозные церемонии. По окончании «рабочего дня» поселенцы могли выходить в город. По приглашениям местных жителей они посещали кафе и театры. Венский публицист Петер Альтенберг завёл дружбу, в основном, с женской частью группы и издал в 1897 году сборник прозаических зарисовок «Ашанти». Рильке позакомился с этой группой в Париже в «Зоологическом саду акклиматизации». В непосредственной близости от «деревни» ашантийцев находился зверинец (прим. переводчика).
Rainer Maria Rilke. Die Aschanti
(Jardin d'Acclimatation)
Keine Vision von fremden Ländern,
kein Gefühl von braunen Frauen, die
tanzen aus den fallenden Gewändern.
Keine wilde fremde Melodie.
Keine Lieder, die vom Blute stammten,
und kein Blut, das aus den Tiefen schrie.
Keine braunen Mädchen, die sich samten
breiteten in Tropenmüdigkeit;
keine Augen, die wie Waffen flammten,
und die Munde zum Gelächter breit.
Und ein wunderliches Sich-verstehen
mit der hellen Menschen Eitelkeit.
Und mir war so bange hinzusehen.
O wie sind die Tiere so viel treuer,
die in Gittern auf und niedergehn,
ohne Eintracht mit dem Treiben neuer
fremder Dinge, die sie nicht verstehn;
und sie brennen wie ein stilles Feuer
leise aus und sinken in sich ein,
teilnahmslos dem neuen Abenteuer
und mit ihrem gro;en Blut allein.
1902/03, Paris