Ты не спросил,
чья эта мадонна:
к коленям прильнул сын,
стеклянная сфера замкнула обоих.
Влюблённые мужчина и женщина
скользят по льду
под песню на мёртвом языке,
кто вспомнит - ещё полвека назад
его касались желанные губы.
Одинокий странник врастает стихами
в счастливых отца и мать.
Оставляющий здешнему
ключи своего Эдема, сохраняет то, чем не владел.
La Grande Belezza, неутолённая,
мы дышим разрывом
между твоей трепещущей линией
и привычкой вещей к узнаванью.
В нём остров нашего пульса
больше всех городов,
где так нежно эхо пустот.
Наши лёгкие - пепел мостов,
слишком быстро горевших, чтоб выхватить руки любимых.
Ночными губами мы ищем кислород их имён.
Но те не слышат – во рту окликающих
так много песка новых пустынь.
Ключи этих губ не утоляют, лишь не дают затеряться в складках вещей.
Мадонну лепили ладони не знавшей
счастливого материнства.
Нет языка, на котором те двое могли объясниться.
Одинокий странник уходит в речную тьму.
Здесь не отыщется дома, в двери которого можно
втиснуть ношу с так и не сросшимися краями.
Но след её продолжает искать русло, несущее солнце,
и река возвращает нас восходящим в поток