ВАСИЛИСА МИЛЕНТЬЕВНА
По рассказу Ф.А. Абрамова «Деревянные кони»
ОНИК
В свете – Он, а у нас же – Оник,
Так, наверное, думал батька,
Ну, а может, решала мамка,
Кругляшок, одним словом – нолик.
Словно кинули в тихие воды,
Своё слово, как гладкий камень,
А круги до сих пор всё катят,
Прогонаяя волну сквозь годы.
Я ж по первому встретил, помню,
Во лесу, по утру в тумане,
Словно в призрачном самообмане,
Она выплыла тихо, скромно.
Сарафанчик у ей – тёмно-синий,
А глаза ж – голубели ярче,
И на сердце от них всё жарче,
Тут я понял – чрез них и сгину.
Еле-еле ужо дождался,
Когда стукнуло ей шаснадцать,
Чтоб за сына сосватать статься,
Чтоб Милентий посулам сдался.
Всё по чину, она – снаха,
Быть послушницей ей в дому,
Ну, а я уж своё – дожму,
Право нету ведь в том греха.
Но она – видно дочь тумана,
Ложе брачное не удержала,
За грибами, в лес убежала,
Ради – воли, не ради обмана.
И Мирон мой, отнюдь не от мирро,
Благодушием не отмеченный,
Во делах-поношеньях замеченный,
Из ружья её прямо, ирод.
Она ж – выжила, переродилась –
Отомстить даже не захотела,
Будто нет ей и дела до тела,
Ей превыше – дарована милость.
И плывёт она гордо, строго,
Моя радость, свет Василисушка,
Я сжимаю в себе страсти силушку,
Принимая – уже недотрога.
Лишь глазами её ласкаю,
Не стыжусь называть Прекрасной,
От нея свет исходит ясный,
И за ней я по самому краю…
Ввечеру свою верную жёнку
Наряжаю в шёлковые платья,
При коптящей, глядишь – молодая,
И жалею печали вдогонку.
А сноха всё красивши и строже,
Старики уступают дорогу,
Вызывая сомнений тревогу,
И тоска всё сильней меня гложет.
Уж когда нас в Сибирь угоняли,
Новой власти мы не по нраву,
Кажный, чай, обустроен на справу,
На колени пред ней встал в печали.
Ох, прости, Василиса Милентьевна,
Нет на сердце словца худого,
За тебя до последнего вздоха,
Жаль не встретиться нам до успения…