… Где ни луны, ни звёзд, каплею сталактитовой
Время течёт из пор и по щеке ползёт.
Витька толкнул в плечо: — Тоже не спишь? Гляди-ка ты…
Время. Пора в дозор. На-ко, накинь-ка вот…
Жаркий бушлат в лицо пряно дохнул овчиною.
Я в сапоги скользнул, подзатянул ремень.
Вооружась двумя
вражьими карабинами,
Двери приотворив, тихо скользнули в тень…
— Следом за мной ступай, в сторону не сворачивай, —
Бросил через плечо из темноты Витёк. —
Как бы сказал наш кэп: не было б генератора,
Было б соляры — во! Вот парадокс, браток.
— Что ж генератор-то сделать им помешало?
— Время, да что ж ещё? Время, дружище мой.
Начали возводить, – тише, сейчас направо, –
Кинулись возводить — немец уж под Москвой…
Вот он и капонир. Скинули карабины.
Холод ночной кольнул финкою из бойниц.
Друг к «дегтярю» прильнул:
— Видишь вон те осины?
Если и приползёт, – только оттуда фриц.
Что ж, подождём гостей… Свет зажигать не будем;
Эдак, из темноты, даже и повидней…
Стылый калач луны, выглянув из-за тучи,
Тускло посеребрил мёрзлую гладь полей.
Сонная тишина — ни шепотка, ни писка.
Ветер и тот затих, словно усталый конь,
Гриву к земле склонив. Где-то в низине…
Выстрел!
Хлестко ударил в ночь,
как по щеке ладонь.
Следом за ним — другой. И покатилось дробью,
Будто сухой горох
из лопнувшего мешка.
Звёзды в прорехи туч
зыркнули исподлобья…
И на курок легла вздрогнувшая рука…
Ухнуло вдалеке. Вкось расчертили пули
Сгорбленный горизонт нитями трассер;в.
В чёрный прицел ловя зыбкую мглу ночную,
Тихо сказал мне друг: — Кажется, началось…
И, помолчав чуток, бросил через мгновенье:
— Кэп как в очко глядел, сунулись, кол им в рот.
Я подьязвить хотел,
да не успел.
Три тени
Выплыли у осин и поползли на дот…
Немцы! Так близко… чёрт! И в маскхалатах… точно.
Не различить в снегу, стреляные, поди…
Я окуляр протёр цейсовского бинокля:
— Нет, далеко… темно. Не различить ни зги!
— Там котловинка, Лёш, — бросил негромко Витька, —
Следом полуэскарп ; будут ползти в обход.
В лоб его не возьмёшь: стены — глинчак, раскисли.
Вынырнут в аккурат где-то за тем бугром…
Видишь? Правей гляди! Там, за сгоревшим танком…
Вот ты оттуда их
прямо и поджидай.
Только заметишь — бей. Я же за левым флангом
Буду глядеть пока; вдруг ещё невзначай…
— Чтобы вас чёрт побрал! — сплюнул, застыл в движении. —
Раз, два… четыре… семь. Лёшка!
— Да вижу сам…
От островка осин новое подкрепленье
К первым ползло, спеша прямо по их следам…
Я на лафет припал. Тусклая сталь «максима»
Твёрдость дала рукам, и по вискам — как ток
Вспыхнувшую мою
голову охладила,
В узкий прицел ресниц сузив глазной зрачок…
Нервы тугой струной, слух, как у дикой кошки.
Пульсом — ударом в мозг: двадцать… пятнадцать… пять…
В мыслях себя поймал: «Что же это ты, Алёшка,
Начал секунды вдруг взад-наперёд считать?»
Сонная тишина, ни шепотка, ни писка.
Но в сорока шагах, там, за пригорком — враг.
В тучи ушла луна глупой китайской рыбкой,
И заглянул в глаза чёрным провалом мрак…
«Ах как некстати… чёрт! Видимость, как в тумане…
Так и гранату в лоб запросто схлопотать!
Тише. Не суетись. Не ослабляй вниманье…»
Шорох! «Четыре… три… только на слух стрелять!»
Полувдавил курок… Выплыла, серебриста,
В тот же короткий миг на небосвод луна,
Взорванный осветив
танк…
И харкну;ла вспышкой
В сгусток скользящих тел —
очередь из ствола…
Они, видать, сперва не поняли в чём дело:
То ли назад бежать, то ли ползти вперёд?
В смятенье лопоча, метнулись очумело.
Один упал лицом в расплавленный сугроб,
Второй стрелял с колен, паля напропалую,
Но был невидим я, и на ладони — он,
В «войнушку» поиграть пытавшийся вслепую,
Улёгшись поперёк товарища, крестом.
И третий не ушел. На самом на пригорке,
Уверенно поймав бегущего в прицел,
Его я подрубил короткою вдогонку,
Как выбранную ель заправский дровосек…
Был ожиданья — час. И полминуты боя.
Оставив на снегу холодные тела,
Три жизни, три тепла Смерть унесла с собою,
Расправив над землёй бесшумные крыла.
И о затвор стальной опершись подбородком,
Недвижно, словно Сфинкс, смотря на них в упор,
Я чувствовал в груди «мешающее» что-то, –
Как спрятанный от всех за пазухой топор,
Под сердцем леденя голубенькую жилку,
Сомнением гнетёт и охлаждает пыл
Безумца-бунтаря, задумавшего жизнью
Отсрочить смерть, и вдруг лишившегося сил…
— Явились, голуби! А я что говорил?
Смущение отбросить не сумевши,
Я обернулся слишком уж поспешно,
Как будто за подглядкою в журнал
Застуканный училкой первоклашка…
Передо мной, с ТТ и нараспашку,
Взъерошенный Красильников стоял.
— Эй, ты чего?
— Задумался, простите…
— Задумался… Скажите мне, мыслитель.
Что немцы? Получили по мозгам?
— Разведчики, товарищ капитан…
Эх, видели бы вы, как он их чисто! —
Из темноты баском поддакнул Витька. —
Ну прямо ворошиловский стрелок…
— Разведка, значится… А остальные что?
Куда ушли и сколько их, известно?
— В низине, где ж ещё? Такое место
Удобное, чтоб отлежаться там…
— Да, зона мёртвая.
— Товарищ, капитан!
А что если самим с двух пулемётов,
Пробраться, да накрыть их, гадов, скопом?
Как тараканов в чашке… Ни один
Не вырвется наружу из капкана.
Идея верная…
— Отставить тараканов!
Из дота никому не выходить.
И без идей тут. Тоже мне нашелся
Воитель Святослав под Доростолом…
Всем наблюдать. В три глаза наблюдать!
Не ровен час, опять сюда вернутся.
А я пошёл…
Подумал.
Повернулся,
Рукой махнул:
— Какое, к чёрту, спать…
А! Покурю здесь с вами до рассвета;
Если дадут, конечно…
Сигарету
Уже привычно в пальцах покатав,
К бойнице голубеющей припав,
он замер так,
как будто песню слушал,
В себя вдыхая ночи тишину,
И, словно зверю дикому, ему
Она шептала что-то глухо в уши…
* * *
Предчувствия Красильникова, к счастью,
Не оправдались. Получив по пасти,
Эффект внезапности подрастеряв,
Уполз фашист, ощерясь, восвояси.
Но ненадолго. Только до утра…
Нас в шесть сменил Егор.
Красильников остался,
Так от бойницы и не отойдя,
За сигаретой – новую чадя,
С глазами, устремлёнными в пространство.
И смутное предчувствие беды,
Какого-то непрошеного горя
В душе моей минорные лады
Задело, словно нехотя, рукою,
И как-то странно защемило грудь,
Без повода и видимой причины,
Закладывая непростую суть
Рождения из мальчика мужчины.