Это было со мною осенью,
В самый слякотный, сумрачный день:
Старуха дряхлая с проседью
На пороге возникла, как тень.
Входит, ставит в угол клюку,
Снимает с плеча мешок, бросает ключи,
Осторожно берет мою руку,
Долго смотрит в глаза, молчит.
— Как зовут тебя? — вопрошаю.
— Тьма. Нынче время мое.
— Что ж, проходи, выпьем чаю,
вот ночлег тебе и жилье.
— О ночлеге не беспокойся,
мне повсюду теперь ночлег.
Я — везде, но меня ты не бойся,
Не страшна я тебе, человек.
Не смотри, что я вся седая,
Не смотри, что промокла, дрожу,
Не подумай, что я — слепая,
Прямо в сердце тебе гляжу.
Только с виду я — оборванка,
На лохмотья мои не смотри.
Видел ли, какова изнанка?
Знаешь ли, что внутри?
И, всю в дырах, снимает накидку,
Выворачивает подклад,
В тот же миг все становится зыбко,
Отступаю в испуге назад,
И бездонное темное небо
Разверзается над головой.
Пахнет дымом, травою, хлебом,
И туманом, и прелой листвой.
И, как будто к себе приглашая,
Зажигаются звезд огоньки.
Отраженья их не нарушая,
Лошадь белая пьёт из реки.
Бесконечно длится мгновенье,
Просветляет восход небеса,
И откуда-то слышится пенье,
Как реки прозрачной теченье,
Стройным хором звучат голоса...
Я, как будто от сна пробуждаясь,
Возвращаюсь обратно в свой дом,
И чего-то еще ожидаю,
Но все так же, как было в нем.
Моя гостья уже у дв'ери,
Те же лохмотья, та же клюка,
Я смотрю, и не в силах поверить...
Звон ключей, поворот замка.
Но, шагнув за порог, обернулась:
— Не тоскуй, родной, не скучай.
Подхватила мешок, усмехнулась:
— Ну, бывай! Спасибо за чай.