Карандашное тельце не мёрзнет, но чувствует боль —
от точилки, ножа или бритвы опасно-зубастой.
Пара резких движений — и вот он, одетый король —
не рисует, порхает пчелой. Видишь, след его красным
проникает в бумагу — и розы горят как костер,
в нем пластмассой расплавятся прошлые злые насмешки.
Карандашное сердце трепещет — никто бы ни стёр
этих линий живее живых, удивительно нежных.
А потом он в кармане валялся, впав в анабиоз,
и писал редко-редко, пугливо, в кафе на салфетках.
Так остался огрызком ненужным, непомнящим роз,
и однажды был выброшен вместе с невкусной конфетой.