Недолгим был покой. Едва рассвет забрезжил,
Как хрупкое стекло морозной тишины,
Осыпавшись, сползло, хрустя сырой надеждой,
Под кованый сапог очнувшейся войны.
То немцы, даром ночь минувшую не тратя,
На карте очаги живые очертив,
Лупили нас в упор, платя ночную сдачу,
На ближний косогор орудья подкатив.
… Осколочно-бронебойным!
В упор!
Выстрел!
И словно мозги,
Отслоившись,
На потолке повисли…
И крошка бетонная на зубах —
Хрустом.
И очумело губа —
Пульсом.
И вновь — бронебойный.
И кровь из ушей —
Больно!
Ну, хватит, хватит уже,
Довольно!
Хватит!!
Сейчас я выйду к вам сам…
Гранату бы мне…
Да вот она!
За шкирку в дверях поймал капитан:
— Совсем ошалел, пехота?!
Куда ж ты под пули, убьют ведь, дурак!
Там снайперы — только сунься…
— Пускай… — но всё же разжал кулак,
Гранату отдал. Отвернулся.
— Нынче, браток, каждый штык в строю —
Кость в горле сынам иудиным.
Отделение, слушай команду мою:
Всем в каземат, к орудию!
Курсант Бесфамильный, останетесь здесь.
Мухою к пулемёту. И
Чтобы мышь не шмыгнула…
— Есть
не пропустить пехоту!
— Не станет патронов и будешь живой —
Действуй по интуиции.
Гранату возьми. Остальные за мной.
С Богом, как говорится…
* * *
Смолкли во мраке тоннеля шаги,
Выстрелы приутихли.
Видно, разведку пустили враги,
Сочтя гарнизон погибшим.
Я к амбразуре приник: так и есть!
По целине метельной
Крались, пригнувшись,
то там, то здесь
Серые, к доту, шинели…
— Ну, сейчас я вам, гадам, задам.
Рано банкуете, фрицы.
Не подведу я тебя, капитан…
Слышишь?! Чтоб мне разбиться!
И в осмелевшее полчище крыс,
Гильзы вокруг теряя,
Без передыха дымящийся диск
Высадил из «дегтяря» я.
Немцы посыпались в снег, взахлёб
Дружно и зло огрызаясь.
Я бесполезный швырнул пулемёт…
Было иль показалось?
Тень человека. Короткий шаг
Мимо стены в полуметре…
И бритвой по нерву:
за стенкой — враг.
И мне полминуты до смерти
Страх этот липок, пахуч и мохнат:
Забьют, как медведя в берлоге…
Немецкая длинная «stielhandgranate» ,
Крутнувшись, скатилась под ноги…
И веки — как будто налитый свинец,
И солнечный зайчик из детства.
И сладко-дремотное: «Вот и конец», –
Шипящей змеёй под сердцем…
Известно из чьих-то рассказов и книг —
А в книгах чего не бывает? —
Что смерти взглянувший в глаза
за миг
Увидеть всю жизнь успевает.
«Всего» охватить было мне не дано:
В режиме широкоформатном
Застыло, зависло немое кино
Одним полноцветным кадром…
Июньское утро, у всех выходной.
Мать лепит вареники с вишней.
И солнечный зайчик, по глади стенной
Пробравшийся в комнату с крыши,
Ползёт ко мне медленным желтым пятном.
И я улыбаюсь в подушку,
И дремлет, скрипя половицами, дом,
И горлица клянчит «полушку» ...
И вновь капонира сырой потолок,
И, коброй свернувшись в пружину,
Граната, крутящаяся у ног,
Всё медленней, тише…
Спину
Как будто калёным
железом пройдя,
Все действия враз обозначив,
Какая-то сила вдруг на пол меня
Толкнула рывком к гранате.
Обратный бросок — в светло-серый проём,
С колена, секунды не целясь…
Снаружи рвануло, дохнувши огнём
И ржавою крошкой земельной.
… Всё, теперь уходить. Вот попрощаюсь только…
Я за лафет нырнул, предохранитель взвёл.
Запахов дрожь ловя, мордой широкоствольной
По ветру словно пёс чутко «максим» повёл…
Серых сплетенье тел плавно поймал на мушку,
Чуточку обождал, в пальцах умерив дрожь,
И, утопив гашет, врезал на всю катушку,
Вздыбив искристый снег русским лихим «даёшь!»
Взяли?! Не тут-то вам! В землю не прячьте лица,
Будет надгробьем вам памятник этих стен.
Не отсырел ещё порох в пороховницах;
Встанет святая Русь, нечисть стряхнув с колен.
… Спешно отвёл затвор. Ленту привычно втиснув,
Бегло взглянул в прицел… Стоп. Это чтой-то там?
В бок обойдя эскарп, на расстоянье в выстрел
Пёр на меня, урча, чёрный «крестатый» танк.
Словно в немом кино, ствол озарился вспышкой.
И на короткий миг — ватная тишина.
Но, как внезапный гром, гулким раскатом — выстрел
В небо фонтан взметнул копоти и огня…
Мимо! Мазила, бл..!
Где-то ж тебя учили?!
Вспышка. Ещё удар. И опять недолёт.
Только на третий раз чуда не приключилось;
Третий попал снаряд ровненько — в самый дот…
Ухнуло, сбило с ног, рот залепило пылью.
Слипшиеся глаза — бельмами цвета беж.
И на том месте, где
был этой ночью Витька,
Солнечные лучи стрелами пали в брешь…
Я,
за стену держась,
на ноги встал,
шатаясь,
Сплюнул кровавый ком, немца послав к чертям…
Новый прогрохотал выстрел и, полыхая,
Дёрнулся и застыл,
на бок скренившись,
танк.
— Наши! Ну, молодцы! Ну, подсобили, черти!
С первого раза, и —
прямо в десятку!
Блеск!
К бабушке не ходи — четвертый снаряд немецкий
Жирный в моей судьбе мог бы поставить крест.
Рано, однако, я
медью звенел в литавры,
Рано торжествовал
схватки шальной итог.
С западной стороны
трое фашистских танков,
Мёрзлой землёй плюясь, влезли на бугорок…
Что дальше было? Помню, как в тумане.
Я видел всё. И я как будто спал.
И в полусне пехоту отсекал
Короткими в упор очередями.
Пальба стояла — мёртвые услышат.
Стреляли танки, продвигаясь к нам,
И бойко огрызался капитан,
Пока снаряды полностью не вышли…
Он сделал многое. И многое б успел;
Дошёл бы, верно, даже до комдива,
Когда б судьба слепая не судила
Ему принять трагический удел.
В упор два ближних танка поразя,
На лобовой броне клочьми распятый,
Он третьего остановил гранатой;
Под гусеницы бросив с ней себя.
А я смотрел, кусая кулаки,
В тоске бессильной через амбразуру;
И, чтоб вослед ему не дёрнул сдуру,
Подняли снова головы стрелки,
Сжимая туже мёртвую петлю,
Где, замерев на миг, а где ползком…
Худую шею щупали мою
Между ключицею и кадыком
Чужие пальцы, холодно-липки,
И вызывая мерзостную дрожь,
Дышали тленом шерсти волоски
И под ногтями спёкшаяся кровь…
В любом бою лишь победитель прав.
Ловя спиной звук рвущихся гранат,
Я отступил, всю ленту расстреляв,
Назад
к своим
в ружейный каземат.
И под лучом, ударившим в пролом,
Средь гильз пустых латунного драже,
Застыл, скорбя в молчании немом…
Там каземата не было уже.
Там посреди дымящихся руин,
Стволом дырявя солнечный просвет,
Сгорбатился чудовищем стальным
Разбитого орудия хребет.
И рядом с ним товарищи мои
Лежали ниц, лицом уткнувшись в пол,
Среди обломков, в гари и пыли,
На тех местах, где их снаряд нашёл.
… Я бросился к ближайшему —
То был
Егор…
Его на спину повернув,
Я от тоски вполголоса завыл,
Со всхлипами размазывая кровь
По мокрому и грязному лицу:
Полголовы осколочным снесло,
Как будто бритвой, начисто ему…
Витёк был ранен в шею и плечо
Не тяжело. Но крови потерял
Довольно много. Распоров ножом
Хэбэ набрякшее, его перевязал,
Бинтом потуже рану затянул —
Таким нелепым именно сейчас —
Узлом с игривым бантиком g`lamour…
Контузило маленько корешка;
Но оклемался вскорости Витёк,
Таращась очумело на меня,
Как старый сыч на солнечный денёк
Из темноты глубокого дупла:
— Алёшка, ты? Вот здорово, браток.
Что было-то? Не помню ни хрена…
Снаряды вышли… подбирался танк…
«Шабаш, ребята, — капитан сказал, —
Гранаты к бою…» Дальше — темнота.
А где он сам…?
Я опустил глаза:
— Дот окружен. Красильников убит.
— Убит…Не помню… как же? А Егор?
Он огляделся: — Кто-то там лежит?
Нога — культей… Контужен? Ранен?
— Мёртв.
Мой друг умолк и сразу как-то сник.
Потом спросил, немного помолчав:
— Ты видел, как Красильников погиб?
— Себя гранатой с танком подорвал.
Он жизнь мне спас; да что там говорить…
Закашлялся, в сердцах махнув рукой,
И вдруг, обрезав разговора нить:
— Послушай, там, снаружи… за стеной.
Сейчас сюда гранаты полетят
Иль огнемётом жахнут… Слышишь, Вить?
Каюк нам здесь, придушат, как котят.
Пока не поздно, надо уходить…
— Рванём в обход по танковому рву.
Коль уцелеем, значит, будем жить,
А коли нет… всё краше на миру.
Ну-к, подсоби-ка, дай-ка мне плечо…
В меня вцепился, губы закусив:
— Да не туда… ныряй сюда, в пролом.
Вход под прицелом — к бабке не ходи.
Гранаты есть с собою?
— Есть одна…
— Возьми ещё… там в ящике лежат.
Выпрыгиваем — и по сторонам;
Чтоб ни один не оклемался гад.
Всё по моей команде: раз, два, три…
Ныряем в ров и дёру по прямой.
До леса бы, а там ищи-свищи.
Ну, бог войны, не подведи, родной!
… На «раз» с гранаты сорвана чека,
На «два» прошли зияющий пролом,
Взахлёб глоток хмельного ветерка
На половине, где-то ближе к «трём»…
И на коротко-рубленное «три»,
Морозный дух броском разгоряча,
Растущие фигурки отсекли,
Как шашкою, с размаху, от плеча…
На миг всё слилось: выстрелы, огонь,
Чужие крики, жухлая трава…
Но этого хватило нам с лихвой,
Чтоб в чёрный зев раскрывшегося рва
Нырнуть проворно, кубарем скатясь —
Бедовая лихая голова! —
И небо сверху пялилось на нас,
От счастья не танцующих едва…
Расчёт был верен. В сырости своей
Надёжно скрыл от посторонних глаз
Опутанный сплетением корней
Глубокий ров запыхавшихся нас.
Лишь одного мы в спешке не учли,
Да и, признаться, было ли когда,
Что коридор спасительный земли
Для них невидим будет не всегда,
Что минами и траками машин
Почти засыпан в нескольких местах,
Он на пути предательски лежит
У самых немцев — прямо на глазах.
И мы прошли почти что полпути,
Когда, заметив с дамбы земляной,
О нашем появленье возвестил
Короткой в воздух рыжий часовой…
Он нас фатально недооценил.
Броском с колена Витька-корешок
Ножом его к березе пригвоздил…
Он был азартный в «стеночку» игрок.
… Мы дальше бросились, рывком перескочив,
Уже по ровному, к другому спуску рва;
Десяток метров в два прыжка покрыв.
Но нас заметили, и поднялась стрельба.
Над самой головой взметнув песок,
Противно взвыли пули, озверев,
А за бугром спасительный лесок
Уже маячил кронами дерев.
Но каждый шаг давался все трудней.
И было далеко, как до луны,
До тяжело клонящихся ветвей
Под гроздями набухшей тишины…
За поворотом, сгрудясь наверху,
Нас поджидали. Обнажив оскал —
«Гранатою!» — зубами рвя чеку,
Остервенело Витька прорычал,
И бросил первый с ходу. Я за ним;
Почувствовать успев, как горячо
Меня толкнуло что-то, обслюнив,
Как пёс игривый мордою, плечо.
Сорвав ворон с обугленных осин,
Два взрыва громыхнули в одночас,
И долго чёрный выводок кружил,
Осипшим карком провожая нас…
* * *
Мы оторвались. Слыша за спиной
Стихающей погони голоса,
Осенней рощи скрытые стеной, –
Пусть ненадолго, пусть на полчаса,
На полчаса — струною у виска —
Натянутой звенящей тишины…
Но, Господи! Ах, если бы Ты знал,
Как драгоценны были и нужны
Нам эти полчаса… О, благодать,
Упав ничком в пожухлую траву,
Грибную прель по капельке вбирать
И с упоеньем чувствовать — живу!
… Дыру сквозную на моём плече
Друг Витька туго стягивал бинтом.
А я глазел в бездонность синих крон,
Повисшую на солнечном луче.
И, дерзновенно-вдумчивому, мне
Была в тот миг понятна и проста
Землистая нелепость слова «смерть»
И слова «жизнь» земная красота.
Мы б эту «жизнь» не дешево отдали.
Но, странно, немцы нас не догоняли.
Они, видать, победу предвкушали;
Быть может завтра, скоро, а пока
Всё так же в волчьем логове далёком,
По полу фюрер каблуками топал,
Всё так же карта маршала фон Бока
Краснела надписью: подольских два полка…