ОТРЫВКИ ИЗ АВТОБИОГАФИЧЕСКОЙ КНИГИ ВЛАДИМИРА СОКОЛОВА
"Моя родословная" Книга 4. Станчицы. Соколовы.
Начало здесь: http://proza.ru/avtor/sokol1925
ПРЕДИСЛОВИЕ АВТОРА К КНИГЕ 4
В этой книге я хочу завершить рассказ о людях, фотографии которых помещены в компьютерной папке «Фото к Родословной», а имена обозначены на родословном дереве. С некоторыми из них я уже познакомил читателя в первой, второй и третьей книгах.
Мне хочется, чтобы мои родственники, как ныне живущие, так и потомки, не были «Иванами, не помнящими родства», а могли причислить себя к той достойной части человечества, о которой Александр Сергеевиче Пушкин сказал:
Два чувства дивно близки нам –
В них обретает сердце пищу:
Любовь к родному пепелищу,
Любовь к отеческим гробам.
На них основано от века,
По воле бога самого,
Самостоянье человека, –
Залог величия его.
К сожалению, большинство наших современников, живущих в России, знают лишь своих родителей, а также, и то не всегда, бабушек и дедушек. Далее связь времён обрывается. Я думаю, что это плохо. Это недостойно человека. Это даже унизительно. Я не хочу, чтобы мои потомки стали манкуртами. Для этого я и работаю над Родословной.
Если кто-то из моих потомков хотя бы раз в год перелистает страницы Родословной и с теплотой вспомнит о тех, кто жил до него, в том числе и обо мне, то я не зря трудился.
ГЕНЕАЛОГИЧЕСКОЕ ДРЕВО СТАНЧИЦЕВ
Для того, чтобы читателю было легче ориентироваться в многочисленных представителях семейства Станчицев, а мой рассказ о них стал бы более систематизированным, мне кажется целесообразным начать с представления читателю генеалогического дерева.
Чтобы показать его целиком, потребовался бы очень большой лист бумаги. Поэтому я разделил дерево на части. Всего получилось шесть листов. Отдельно изображены женская и мужская линии.
Начну рассказ с женщин. Я буду называть героев рассказа так, как называл их всю жизнь: тётя Надя, тётя Наташа, дядя Женя и так далее.
Наиболее полно я смогу рассказать о тех родственниках, с которыми я сам был в достаточно близких отношениях. Менее детально о тех, кого знаю по рассказам.
И, наконец, есть люди, о которых мне известен лишь сам факт их существования, оживлённый иногда фотографиями. Я не буду каждый раз в таких случаях утруждать читателя выражением сожаления по поводу отсутствия информации. Просто я буду писать только о тех, кого знаю.
ТЁТЯ НАДЯ
С тётей Надей у меня связаны самые светлые детские воспоминания. Тётя Надя с семьёй жила в Торжке. Её муж, Никодим Арсеньевич Деринг, работал на железной дороге проводником в почтовом вагоне. У них было четверо сыновей: Анатолий (старший), Георгий, Сергей и Владимир. Владимир был мой ровесник.
Я уже рассказывал в первой книге о нашем хуторе «Косой брод». Мы с мамой каждый год ездили туда на всё лето после окончания школьных занятий. Путь на хутор лежал через Торжок. Поезд, который должен был доставить нас в Торжок, отправлялся с Московского вокзала во второй половине дня. На вокзал ехали на трамвае. Нас провожал папа. Он помогал нам устроиться в вагоне: закидывал на багажную полку чемоданы, раскладывал спальную полку. Я с нетерпением ожидал отправления поезда. Особенно тягостны были последние минуты, когда все прощальные слова и напутствия уже сказаны, а поезд еще стоит. Наконец проводник объявляет: «Граждане провожающие, просьба покинуть вагон. Поезд отправляется через пять минут. Товарищи отъезжающие, проверьте, не остались ли ваши билеты у провожающих». Раздаётся лязг буферов. Это паровоз выбирает зазоры между вагонами, чтобы легче было стронуть состав. И вот уже платформа с папой поплыла назад. Именно такое ощущение было в первый момент: не поезд тронулся, а платформа поехала. Мне это очень нравилось. Поезд набрал скорость, город остался позади, за окном замелькали телеграфные столбы, будки стрелочников, проплывали леса и поля. Волнующее ощущение предстоящих перемен и новых радостей жизни.
Мама застилала постель, после чего мы принимались за еду. Как только поезд трогался, пассажиры всегда разворачивали пакеты с варёной курицей, колбасой, бутербродами и начинали есть. Не потому, что были голодные, а просто так было принято. При этом ели с удовольствием. Я тоже ел с удовольствием, хотя в то время не отличался хорошим аппетитом.
А как приятно было засыпать под стук колёс и покачивание вагона после волнений, связанных со сборами в дорогу. Когда ночью поезд останавливался на какой-нибудь станции, я просыпался. Снаружи доносились голоса железнодорожников, слышно было постукивание молотка осмотрщика по колёсам вагона, пересвистывались маневровые паровозы. Любовь к путешествию по железной дороге сохранилась у меня на всю жизнь.
Просыпался я обычно рано. Быстро умывшись и позавтракав, я шёл в коридор. Устроившись у открытого окна поезда, я с интересом наблюдал за непрерывно меняющимися картинами жизни людей. Вот у закрытого шлагбаума переезда стоит женщина, держа за руку девочку. Девочка машет нам свободной рукой. Я помахал ей в ответ. Прогрохотав по железному мосту через речку, поезд выезжает на пойму, покрытую молодой зелёной травой. На лугу под лучами весёлого майского солнышка пасётся стадо рыже-белых коров вперемежку с овцами. Пастух с длинным кнутом на плече смотрит на проходящий поезд. Люди любят смотреть на проходящие поезда. В них есть что-то завораживающее, настраивающее на мечтательный лад.
Поезд ехал по дороге Ленинград – Москва до станции Лихославль. На этой станции паровоз отцепляли от головы состава, прицепляли к хвосту, и мы начинали двигаться в обратном направлении. В первый раз это меня очень удивило. Мне объяснили, что на самом деле мы не едем обратно в Ленинград, а нас просто перемещают на боковую ветку Лихославль – Торжок – Кувшиново. Я каждый раз с интересом ожидал наступления этого события. Железнодорожный путь в начале ветки изгибался дугой, и, если высунуться из окна, можно было увидеть весь наш зелёный состав с паровозом во главе. Были отчётливо видны даже красные шатуны, усердно вращающие его колёса. Это было великолепное зрелище! Ради него можно было даже пренебречь риском засорить глаза сажей из паровозной трубы.
Надо сказать, что паровозы были моей любовью. Я изучал их устройство по книжкам, знал все типы паровозов. Эта любовь сохранилась у меня до сих пор. В отличие, скажем, от электровозов, паровозы воспринимаются, как нечто живое, естественное. По ощущению это всё равно что завораживающее пламя костра, по сравнению с безжизненным светом люминесцентной лампы. Я любил по вечерам, после приготовления уроков, ходить на Финляндский вокзал, смотреть на паровозы прибывающих и от-ходящих поездов. Особенно хороши были такие прогулки тихими зимними вечерами. Медленно падают снежинки, чётко выделяясь на фоне светящихся фонарей. Я неторопливо иду по улице Комсомола, пересекаю площадь с памятником Ленину, голова которого покрыта снегом, (памятник стоял тогда у самого вокзала) и поднимаюсь на перрон… Однако, пора вернуться к рассказу о путешествии.
Мы подъезжаем к Торжку. Нас встречают предупреждённые заранее телеграммой тётя Надя и Никодим Арсеньевич с тележкой для багажа.
Деринги жили недалеко от станции, на Пролетарской улице. Дом скрыт за забором. Открываем калитку в воротах и входим в просторный двор, поросший травой. Деревянный одноэтажный дом расположен в глубине двора против ворот. Он старый, но ещё крепкий и просторный. Но самое интересное – позади дома. Там находится старый запущенный сад с прудом, заросшим ряской. В нём живут лягушки и другая живность. В этом саду мы с Вовкой обычно и проводили время за разными играми и разговорами. Разговоры были одним из наших любимых занятий. Иногда к нам присоединялся Сергей. Он был всего года на два старше нас. Мы с Вовкой были тогда учениками младших классов. Жоржику (так в семье звали Георгия) и Толе общаться с нами, малышами, было не интересно.
Обычно мы жили у тёти Нади несколько дней, пока за нами не приезжал дедушка Никанор, папин отец. Он отвозил нас с мамой на хутор на телеге, запряженной лошадью. В телеге было много сена, чтобы нам было мягче ехать. «Но, милая!» – говорил дедушка Никанор лошади. При этом он особым образом чмокал губами и дергал вожжи. Лошадь трогалась с места.
Я тоже пытался чмокать губами, как дедушка, и иногда у меня это получалось. До сих пор сохранилась в памяти картина: я сижу в телеге на свежем ароматном сене, передо мной мерно двигаются задние ноги лошади. Периодически лошадь приподнимает хвост и какает на ходу. Меня удивляла эта способность лошади. Когда надоедало сидеть, я соскакивал с телеги и шел рядом.
Иногда, когда папа с мамой ездили отдыхать в Сочи или Кисловодск, меня оставляли у тёти Нади на всё время папиного отпуска. Я с удовольствием жил у тёти Нади. У ребят была гитара, две балалайки и мандолина. Все они играли на этих инструментах ансамблем и в одиночку. Научили играть и меня. Это было началом моего приобщения к музыке. Исполняли народную музыку: «Ах вы сени мои сени», «Коробочку» на слова Некрасова, а также разные польки и вальсы. Ходили купаться на Тверцу. Это место изображено на снимке под названием «Вид с моста». Сюда спускается с крутого берега Водопойная улица. Здесь я впервые поплыл, то есть оттолкнувшись ногами и отчаянно гребя руками «по-собачьи», перемещался, не касаясь дна, несколько метров по течению.
«Пойдём к Станчицам на Водопойную», – предлагал кто-нибудь. На Водопойной улице в доме №4 жили дядя Афанасий с женой Клавдией Михайловной и их сыном Витей. Старшие дети – Фёдор и Борис, жили где-то отдельно от родителей. У Вити был костный туберкулёз. Была поражена бедренная кость. Болезнь прогрессировала. Он не мог вставать с постели. Мы с Вовкой приносили с собой конфеты и разные настольные игры. Не-редко к нам присоединялся Сергей. Мы развлекали Витю, как могли. У дяди Афанасия был граммофон с огромной красивой трубой и много пластинок. Мы с большим удовольствием слушали музыку. Граммофоны бы-ли далеко не в каждой семье. На фотографии 1928 года можно видеть Витю, Сергея и меня. На ноге у Вити повязка. Ему было в то время пять лет, и он ещё мог ходить. Витя умер в возрасте десяти лет в 1933 году.
Иногда мы с ребятами по вечерам ходили в городской сад. Там было очень красиво. Дорожки сада освещались фонарями, затерянными в листве деревьев. Клумбы с цветами, расположенные на лужайках, радовали глаз разнообразием красок. На деревянной эстраде играл духовой оркестр. Нарядные молодые люди гуляли парами с девушками и танцевали на площадке у оркестра. Никаких усилителей и громкоговорителей в ту пору и в помине не было. Я вдыхал аромат цветов, смешанный с запахом духов, слушал музыку, которая так прекрасно звучит на открытом воздухе, и мечтал о том, что и я, когда вырасту, тоже буду гулять с девушкой по полутёмным аллеям сада и танцевать, положив руку на её талию. От этой воображаемой картины сладко замирало сердце. До сих пор я почему-то люблю женщин больше, чем мужчин.
Одно лето Вова Деринг жил у нас на хуторе. Деринги жили дружно. Я не помню, чтобы они когда-нибудь ссорились. Это была типичная трудовая провинциальная семья, где каждый знал свои обязанности. Отец, Никодим Арсеньевич, из-за своей профессии часто отсутствовал, и центром семейной жизни была тётя Надя. Всегда чем-то занятая по дому, немногословная, рассудительная, она поддержи-вала в семье какую-то особую атмосферу покоя и взаимной доброжелательности.
Последний раз я был в Торжке у тёти Нади в 1936 году. Мне было тогда двенадцать лет.
В 1938 году кончилось благополучие семьи Дерингов. Арестовали по пресловутой 58-й статье Никодима Арсеньевича, и он бесследно исчез в застенках НКВД. Через некоторое время «забрали» и тётю Надю. Она просидела в тюрьме около полугода, подвергаясь изнурительным ночным допросам. Её отпустили в 1939 году «за отсутствием состава преступления».
В 1941 году началась война. Детей «врага народа» одного за другим призывают в армию для защиты Родины: Анатолия, Георгия, Сергея и, наконец, Вову. Вернулся с войны один Жоржик. Остальные погибли.
После войны, Жоржик переехал из Торжка в Сонково – городок в той же Тверской области. Вместе с ним в Сонково переехала и тётя Надя. Она прожила там до последних дней своей жизни.
Я люблю Торжок. Это город моего детства, моих родственных связей и один из красивейших древних городов России. Он упоминается в летописях 1139 года. Это город многочисленных церквей и одно- и двух-этажных домов, живописно расположившихся на берегу реки.
ТЁТЯ НАТАША
О некоторых событиях из жизни тёти Наташи я уже рассказывал во второй книге. Чтобы сохранить целостность повествования и не заставлять читателя напрягать память, я повторю рассказ о них, добавив ряд подробностей.
Итак, тётя Наташа учительствовала в селе Молодой Туд Тверской губернии. Там она вышла замуж за сельского учителя Сергея Громова, скромного, добросовестного человека. За хорошую работу он был даже награждён орденом «Знак почёта».
Первой родилась в новой семье Галина, вслед за ней появились Валерий и Юрий.
Как у большинства сельских учителей того времени, при доме было хозяйство: огород, корова, поросёнок, куры и т.д. Без этого нельзя было прокормить семью. В работах по хозяйству принимали участие все, включая детей. Каждый знал свои обязанности.
Когда мне было лет восемь, мы с мамой ездили в гости к тёте Наташе в Молодой Туд. Меня, городского ребёнка, привыкшего к тому, что единственной моей обязанностью было приготовление уроков, поразила трудовая деятельность ребят. С изумлением я наблюдал, как Юра, который был моложе меня, вытащил на середину двора большущее деревянное корыто, принёс с огорода охапку свекольной ботвы и стал измельчать её в корыте с помощью сечки. Потом подошёл Валерий с ведром подогретой сыворотки и вылил её в корыто. После добавления муки вся эта смесь была тщательно перемешана. С любопытством я ожидал, что же будет дальше. А дальше Юра подошёл к хлеву и открыл дверцу. Из неё выскочила свинья и радостно кинулась к корыту. Хрюкая от удовольствия, сопя и чавкая, она уплетала приготовленную еду.
Поскольку родители много времени проводили на работе, главной в доме во время их отсутствия была Галя, как старшая среди детей. Уже тогда она отличалась спокойной рассудительностью, которая исключала сомнения в правильности её требований.
Однако, эта сельская идиллия продолжалась недолго. В 1936 году органами НКВД был арестован Сергей, муж тёти Наташи. Дальнейшая судьба скромного сельского учителя, кавалера ордена «Знак почёта», неизвестна. Человек исчез навсегда. Жене сообщили только о том, что он арестован по статье 58 УК – «контрреволюционная троцкистская деятельность». Тётя Наташа осталась одна с тремя детьми.
Позднее она перевелась на работу в Большой Борок Калининской области и поселилась в примыкавшей к Борку деревне Козьмо-Демьяна, которую народ называл просто Кузьмовкой. Она жила в бывшем поповском доме у реки Осуги. Дом стоял рядом с бывшей церковью. Советская власть сняла с церкви крест и устроила в ней масло-сырзавод.
Дом был большой: в нём было шесть комнат, кухня и пристройка без потолка и пола под общей с домом крышей, называемая двором. Во дворе содержали скотину. Кроме того, там хранились дрова, сено и вещи, необходимые в хозяйстве. Там же размещался и туалет на дощатом настиле рядом с дверью в жилую часть дома. Поэтому выражение «сходить на двор» означало сходить в туалет. Двор не отапливался, но защищал от непогоды. Внутри двора находилось ещё одно небольшое помещение – омшаник (от слова мох). Это была, можно сказать, комната из брёвен, примыкающая к тёплой стене дома. В ней был потолок и пол, а между брёвнами был про-ложен для утепления сухой мох. В омшанике зимой жили животные, которые боялись холода, например, поросята.
После войны к тёте Наташе переехала из Башкирии моя мама. Галя к этому времени вышла замуж за офицера Советской армии Петра Степановича Федорко. Он продолжал служить в армии. В конце декабря 1945 года, после демобилизации, в Кузьмовку вернулся Валерий, а вслед за ним, в первых числах января, туда приехал и я. Летом 1946 года гостеприимный дом тёти Наташи принял ещё одного гостя – моего отца, получившего возможность покинуть Воркуту. События этого периода подробно описаны в главах «Возвращение» и «Кувшиново» второй книги.
В августе 1946 года я уехал в Ленинград поступать в институт, а папа с мамой переехали на родину отца в деревню Костешино.
После нашего отъезда в жизни семьи тёти Наташи произошли большие изменения. Петра Степановича уволили из армии в запас. Он был членом ВКП(б) и партия направила его на работу в Ригу, столицу Латвийской ССР. Дело в том, что Советское правительство не доверяло национальным кадрам прибалтийских республик, где достаточно сильны были антисоветские настроения, и потому старалось внедрить в систему управления республиками как можно больше «своих» людей. Если начальник отделения милиции латыш, то его заместитель обязательно должен быть русским. Это обеспечивало «тотальный» контроль за деятельностью местных властей.
Пётр Федорко служил в армии в автомобильных частях. Поэтому ему предложили пост начальника управления транспортными средствами Совета министров Латвии. Вместе с Петром в Ригу переехала и тётя Наташа со всей семьёй. А в доме тёти Наташи в Кузьмовке поселилась её сестра Анастасия с мужем Михаилом Борисовичем. До этого они жили неподалёку в деревне Лопатино, а работали в школе в Прямухине, бывшем имении Михаила Александровича Бакунина, известного русского анархиста. С этого момента дом тёти Наташи стал домом тёти Насти.
В Риге Петру предоставили большую квартиру в центре города. Галя преподавала русский язык и литературу в школе. Тётя Наташа вела домашнее хозяйство. Валерий поступил в Рижский университет на химический факультет. Закончив аспирантуру, он стал кандидатом наук. Потом защитил докторскую диссертацию и стал академиком Академии наук Латвии. Валерий женился на латышке Изольде, получил академическую квартиру, дачу, и стали они «жить поживать, да добра наживать».
У Гали и Петра родилось двое детей: Светлана и Владимир. Володя, окончив среднюю школу, не захотел поступать в ВУЗ. Это была его принципиальная позиция. Он предпочёл свободную жизнь водителя междугородного автобуса работе «от звонка до звонка» в помещении под постоянным надзором начальства. Своё дело он знал и любил. Начальство это учитывало. Ему предоставляли самую лучшую технику и интересные маршруты. Со временем он стал обслуживать международные рейсы. Надо сказать, что я прекрасно понимал Володю, хотя выбрал для себя другой путь в жизни. Нас объединяла любовь к мотоциклам и автомобилям. А вот семья осуждала его за отказ от высшего образования. Света пошла по стандартному пути: она поступила в Ленинградский институт киноинженеров, закончила его и работала на Рижском телецентре вместе с мужем, Виталием Казаковым, тоже киноинженером.
В семье Казаковых родились один за другим двое мальчишек: Андрей и Максим. С этими мальчишками мы ещё встретимся в главе «Тётя Настя».
К этому времени моя мечта о «колёсах» превратилась в реальность: в 1956 году я приобрёл мотоцикл «К-125» ковровского завода. Это был ярко-красный красавец, от которого так приятно пахло свежей краской, новой резиной и бензином. Этот букет запахов до сих пор ассоциируется у меня с ощущением радости бытия. Поскольку я купил мотоцикл зимой, пришлось поставить его до весны на веранду (мы жили тогда в посёлке Песочный в пригороде Ленинграда). Я мог каждый день любоваться своим сокровищем и даже посидеть в седле. Неважно, что это был самый примитивный, дешёвый мотоцикл. Даже такой мотоцикл в то время мог купить далеко не каждый инженер. Зарплата у меня была 880 рублей, а мотоцикл стоил 2200 рублей. После войны и проведённой денежной реформы накоплений у населения не было. Люди жили «от зарплаты до зарплаты». Строго говоря, и для меня эта покупка была не по карману, но уж очень хотелось иметь мотоцикл.
Для любителей истории сообщаю, что наша промышленность в то время уже начала выпускать для продажи населению маленькие автомобили Москвич-400 (это был немецкий «Опель»). Они стоили 8000 рублей. Их можно было купить в магазинах без очереди. Народ восхищённо разглядывал «Москвичи»: «Хороша машина, да где взять такие деньги?» Конечно, были люди с деньгами, добытыми незаконным путём, но они воздерживались от дорогих покупок, боясь привлечь внимание ОБХСС (Отдела борьбы с хищениями социалистической собственности). Когда я покупал в Гостином Дворе свой первый автомобиль, меня вежливо пригласили в комнату, где человек в гражданском костюме, предъявив удостоверение, стал задавать вопросы: кем я работаю, сколько зарабатываю, кто еще работает в моей семье и т.д. Удовлетворённый, по-видимому, моими ответами, он извинился за причинённое беспокойство, и мы распрощались.
До этого времени рядовой советский человек вообще не имел права купить автомобиль. Советское правительство награждало персональными автомобилями знаменитых артистов, учёных или государственных деятелей. Разрешение на покупку автомобиля могло быть дано также в качестве поощрения за особые заслуги перед государством.
Постепенно жизнь улучшалась. Я расстался со своим «К-125» и приобрёл мотоцикл более высокого класса – синий «ИЖ-56» с коляской. За «ижом» последовала прекрасная чешская «Ява-350» – самое лучшее из того, что имелось в продаже. Она была ярко-красная, бесшумная, приёмистая.
Если вы никогда не мчались по шоссе за рулём мотоцикла-одиночки, то есть без коляски, вам не понять, что значит настоящее упоение скоростью. Езда в машине – это совсем не то. Машина вас везёт, а мотоцикл создаёт ощущение, что это вы летите. Ни с чем не сравнимое наслаждение! Мне жаль тех, кто его не испытал. Конечно машина комфортабельней, практичней, особенно для семейного человека. Но…когда я уже десятки лет ездил на машине, мне многократно снился один и тот же сон: я вхожу в гараж, а там стоит красная «Ява». Я просыпаюсь от радостного трепета. Этот сон я иногда вижу и сейчас.
Прицепив к «Яве» коляску, я стал совершать относительно дальние поездки: по Прибалтике, в том числе в Ригу, а также в Кузьмовку к тёте Насте. С появлением сына и дочери стало очевидно, что пора покупать машину. В 1965 году я «пересел» на только что поступивший в продажу «Москвич-408». Как завидовали мне коллеги по НИИ телевидения, ездившие на «москвичах» старых моделей!
Мои двоюродные внучатые племянники прекрасно ассимилировались в латвийской среде. Андрей Казаков стал, кажется, религиозным деятелем, а Максим занял руководящий пост в одном из правительственных учреждений Латвии.
Связи с семьёй тёти Наташи и последующими поколениями постепенно ослабевали, а затем и вовсе прекратились. Этому способствовало отделение Латвии от России, да и просто неумолимое течение времени.
*****
На фотографии тётя Надя - Надежда Андреевна Станчиц.