Как гамадрил среди горилл,
был обаятелен и мил,
с тунцом, яйцом и огурцом
ты сэндвич подарил
своей сестре Надежде Павловне,
и Надя плакала навзрыд,
жуя рыбешку инфернальную
среди лоханок и корыт.
В кривых очках, в пальтишке драповом,
в ботинках рваных без калош
на композитора Арапова
ты был разительо похож.
Зима кусалась и царапалась,
судьба ворчала и скреблась.
Тебя достать пыталась лапами
недобросовестная власть.
Ты выходил на ножках тоненьких,
а ветер зверствовал и выл,
твоих друзей неоплатоников
рассредоточить норовил,
а ты питался бутербродами,
бежал по улицам вприпрыг,
не ощущал дыханья Родины,
не понимал её язык.
А мог всю жизнь сидеть на стуле ты,
но неизвестно почему
бежал, как пёс, по зимней улице,
на снег роняя ветчину.
Придут потом потомки юные,
найдут в пыли твои стихи,
портреты змей, квартеты струнные
и тонны прочей чепухи.
Они присвистнут с уважением,
узнав про съеденный роман
и бескорыстное служение
прекрасной Зое Либерман.