(я тебя безумно люблю, но ты об этом никогда не узнаешь)
Безумная любовь? И так ещё бывает?
Чтоб сразу в смерть и в кровь и чтобы чуть живая.
Безумная? О, нет… Ни разу ум за разум
и, как сказал поэт, любовь – это зараза.
С учётом ныне здесь, страшнее только морги.
Коварство скуки – лесть монументальных оргий.
О, дробное число… Письмо, подробней были.
Загробным – ремесло. Меня так не любили.
Март. Солнце. Лужи. Снег. Индеец бледнолицый
мне в спину смотрит. Нет! Ну, как тут не влюбиться?
Столицы двух миров. Всего лишь часом – лёту,
и я уже здоров. Так штурманы – пилоту:
“Расслабься! Всё ништяк. Мы на автопилоте
дойдём, а ты приляг, не думай о работе”.
Не думай. Не молчи. Слепое небо выси.
Лечи меня, лечи. Дивись. Но лучше б – высек
из камня, в полный рост, чтоб – искры да кострища.
А, между прочим, – пост и, кажется, нас ищут.
… И рыщет аки лев, и жаждет поглотити …
Весёленький припев. А кто будет платить и…?
За нить небытия, прозрачней чудо-шёлка.
За то, что ты – не я с волшебною иголкой
(на острие её – зари вечерней стужа –
граната сок, быльё). За то, что был разбужен
(некстати, как всегда), очнулся полумёртвым.
Аэропорт. Среда. И – на разрыв аорты –
“Вас ожидает…” Нет... И кто все эти люди?
И где у вас буфет? Чья голова на блюде?
Что будет? – Танец дня! – Простите, не танцую.
Что? Прикурить? Огня? А можно – поцелую?
Вот, собственно, и вся история болезни.
Не лечится! Нельзя. Смешней и бесполезней –
прогулки у пруда, подтёкшего ручьями.
И что теперь? Рыдать? Безлунными ночами
безумными. Ума тут, видимо, не надо.
У нас – весны зима Таврического Сада.
*художник Фрэнк Брэмли 1909