Достойным не считался чёрный цвет,
И чёрное красивым не считалось,
Стыдом покроет чёрный, как навет,
Любовь двоих, что в сердце укрывалась.
С тех пор, как власть Природы осквернил
Фальшивкой праздной человек искусства,
Уродливое встало в ряд один
С величьем Красоты, за гранью вкуса.
Но Красоту ничем не осквернить,
И в рубище почтенна добродетель,
С лица любимой буду воду пить,
Вороний цвет бровей тому свидетель.
Уместен траур, где ликует Ложь.
Но Ложью Красоту не воспоёшь.
***
In the old age black was not counted fair,
Or if it were it bore not beauty's name;
But now is black beauty's successive heir,
And beauty slandered with a bastard shame:
For since each hand hath put on Nature's power,
Fairing the foul with art's false borrowed face,
Sweet beauty hath no name, no holy bower,
But is profaned, if not lives in disgrace.
Therefore my mistress' brows are raven black,
Her eyes so suited, and they mourners seem
At such who not born fair no beauty lack,
Sland'ring creation with a false esteem:
Yet so they mourn, becoming of their woe,
That every tongue says beauty should look so.