В студенческие годы я побывал в Белоруссии, был в деревне Сявко. Это белорусская деревушка была полностью сожжена во время войны. Зрелище было страшное. Рассказы местных жителей леденили сердце. Я невольно представлял жуткую картину зверства фашистов. Я старался внимательно слушать и записывал. И вот в один из вечеров ко мне подсел мужчина, и он рассказал про Хатынь. Он, Виктор Желобкович, рассказывал о войне со слезами на глазах. И он поведал мне, как он и ещё один паренёк, спаслись во время карательной операции фашистов, когда нелюди эти жгли Хатынь, жгли людей, согнанных в сарай. Он поведал страшную историю. Как он полз внутри сарая, а люди горели заживо, как он через расщелину выполз и спасся.
Нужно вспомнить всем о деревушках, выжженных дотла,
Я молю Тебя, Белая Русь, Ты раздай по горстке пепла,
Это память наша - с деревушек, что враг сжёг тогда дотла,
Нужно помнить всем, чтобы наши души не ослепли,
Нужно помнить всем, чтобы память нас не подвела.
Слушая рассказы, сердце леденит смертельным ветром,
Больно, грудь горит от боли, эта память колет сердце, как стерня.
И встаёт картина страшного огня и мальчишка семилеток,
Он ползёт в сарае, задыхаясь, рвется из хатынского огня.
Слушая его, мужики все плачут, не перебивайте, лучше помолчите,
Всё, что Виктор не сказал, за него сегодня говорят колокола…
Господи! Спасибо, низко кланяюсь Тебе за Витю,
За мальчишку, за поросль убиенного села!
Нужно вспомнить всех, кто тогда в сарае, окровавленной волокшей
Все сгорели и были, как обугленный комок…
Нужно вспомнить всех детей погибших: и Адася, Юзика, Антошку…
Нужно помнить, спасся лишь один хатынский паренек.
Виктор, я прошу Тебя, Ты раздай нам всем по горстке пепла,
Взятого с того села, Ты раздай, в знак того, что выжила земля,
Мы же будем помнить, чтобы души наши не ослепли,
Мы же будем помнить, чтобы память нас не подвела.