Какой-то школяр написал сочинение
в духе постмодернизма:
"Дубровский долго искал,
где у Маши дупло,
ветер вздыхал тяжело,
луна проплывала, как клизма,
рыдали дождем небеса" -
наверно не ведал он сам,
сколько же в этом лиризма,
но вновь погружал
в гущу смысла весло,
но был его текст вновь не признан.
Стирай, Маша, слезы с лица,
читай лучше эти наброски,
пока не дойдешь до конца,
тише, Маша, не плачь,
мяч не утонет,
как писал Маяковский,
не плачь и зря не маячь,
не утонет твой мяч,
разрывая сердца,
время мчится вновь вскачь,
прости меня подлеца,
не Маяковский - Барто,
не Маша, а Таня,
опять пишу черти что,
но в этом есть обаянье...
Маша, выпьем винца,
не нужно в сердце свинца,
давай оставим страданье,
пора, уже настрадались мы,
гляди на мир веселее,
забудь пророчества Нострадамуса,
встретимся на юбилее,
а если тебе не хочется,
сиди средь русской зимы,
пока седины не забелеют...
Хватит, поюморили,
нужно посерьезнеть?
AVE, MARIYA, ныне и впредь,
прочь невзгод камарилья,
а увидев Марию
можно и умереть,
я - Вознесенский
и вознесен в райские сенки,
что бы там петь,
это не сон, это не бредь,
кончено все, нужно терпеть
и в унисон даже теперь - петь,
чтоб успеть вылить на мир
свет тысячи солнц
и колесом укатится за дверь,
где притаилось с угрюмым лицом,
нас разных бед окружая кольцом,
время коварное, будто бы зверь!
Время коварное - спорим мы с ним,
бремя кошмарное сбросим,
вопросы свои задаем, говорим,
ждет ли небесный Иерусалим -
град золотой словно осень,
где он чудесный? - в надежде горим,
AVE, MARIYA, ответь и не ври,
стих этот, как папироса
вдруг до конца навсегда догорит,
рвет вновь сердца облаков нам иврит,
и эта вязь, что она говорит,
небо на нас смотрит косо,
порвана связь, и стих в грязь улетит
и начинается проза,
князь нас холопов уже не простит,
вновь дикий топот всех дрязг и обид,
лязг, странный опыт, угроза
небо уже до конца оскорбить,
вновь начинается сумрачный быт,
новый придумаем лозунг,
нет, уж не знаем мы даже, как быть,
вянут надежд наших розы!