Если я и проснусь после этой ночи,
То не иначе дома, в семьдесят пятом,
В дебрях столетья,
Всем происшедшим, как вещим сном опечален,
Рад возвращенью.
Зелены улицы в мае или в июне,
Несколько их между двумя холмами
В нашей ложбине.
Самая длинная соединяет площадь
С многоступенною воронкою — стадионом,
Рынок и рынок — два городских толковища
Старых и новых.
С улицами соседствует узкий, мутный,
Сдавленный камнем, окаменелым раствором
Некий поток, его старинное имя
Кажется для таких псевдоримских ритмов
Слишком славянским.
Что до «примет эпохи», я их не помню,
Не вспоминаю. Что нынешним, то и прежним:
Будьте забвенны.
Липа да тополь, скамейки, две грозы в сутки,
Родственные объятия подворотен,
Встречные привечают и отвечают,
Много знакомцев.
Некоторым из умерших: живи вторично.
Из нерождённых ещё кое-кто гуляет
В ветхой одёже.
Дальше — за площадью, путь в приграничный город
(Улица кажется утренней, шлях — закатным),
Будет на то охота, с него начнётся
Повествованье.
Всем предстоящим, как мячиком, я играю,
Волен его повторить, повторить и бросить
В сестринский этот поток со славянским и летописным
Именем: Лыбедь.
1995