Осыпалась домашняя хвоя
У полузнакомой Наташи,
А душа — зерцало не кривое —
Всё показывала, по меньшей мере, вдвое
Причудливее и краше.
И хотелось юности скорее,
Чем существовать, казаться,
А компания была — сплошь евреи,
Люди проще нас, но, говорят, хитрее,
Угораздило же связаться…
И читали «Доктора Живаго»,
Изданного чуть ли не в Париже…
— Ну, лови же, малый, говори же!
Нынче близко — уж не будет ближе… —
Нашёптывала отвага.
Но хотелось юности скорее
Любоваться, чем протягивать пальцы,
И на всё-то плюшевое зальце,
Прежде лопаясь, потом зрея,
Раскатилось яблочко скандальца.
И читали «Доктора Живаго»,
Изданного за границей…
Чтенье доброе — всегда во благо!
За одеждой, за чужой страницей
Не заметишь, как желанье наго.
А у них всегда своя беседа
С полуслова, с полутона…
Здесь ни пьянки, ни соседа-оглоеда…
Нет, ребятки-девчатки, — «покеда»!
И домой через мост Патона.
А внизу скрежетало, вверху сверкало —
Должного слова не иму
Про мороз первоянварского закала
И вокруг луны так называемое «гало»
(Ещё раз было в позапрошлую зиму…)
И совместно случалось, и розно,
И отчаянно — наипаче…
Все так говорят, но я серьёзно:
Кабы нынче, кабы не поздно…
Всё и было бы так, а не иначе!
1988