Как яд кураре,
музыка курая,
в меня вливалась
я отравлен был,
и растекался
будто бы Кура я,
нет ничего
прекраснее Урала,
у рая я Урала не забыл,
у двери рая
прокричал: "Ура" я,
но края своего
не разлюбил,
и лил свои стихи
из серебра я,
но за грехи
судьбой наказан был
и разливалась
в сердце тьма сырая,
и надо мной
дудел курай, играя,
чтоб не заплакать
не осталось сил,
и звезды,
словно свечи, догорая,
оплавились
и ветер голосил.
Я к раю шел,
к загадочному краю,
кураю пелось
нежно и легко,
я всей душой своей
внимал кураю,
пил музыки
парное молоко,
не молоко,
скорее уж кумыс,
и вся в тревоге
застывала мысль,
был мыс моей надежды
далеко,
не знал дороги
и дрожал, как лист,
и изливался
странною строкой...
Я застывал
и думал про Урал,
а надо мной
опять курай играл,
в даль проплывали
стаи облаков,
курай играл
немыслимый хорал
и шли стада
бесчисленных веков,
я вновь,
то воскресал,
то умирал,
но все мне было -
пара пустяков,
курай играл,
я думал про Урал,
ждал чуда,
избавлялся от оков.
И я слова
бессмысленно
мешал:
кураре,
курай,
курага,
Кура
и Урал,
ура-
ган,
ра-
гу,
Ни-
ка-
ра-
гу-
а,
и
обога-
щенный
уран
и вопли
во поле:
"Ура".
На заснеженном Урале
все опять белым-бело,
старый ветер на курае
в сердце льет нам
яд кураре
и играет Болеро,
и одна звезда сверкает
в небе, словно серебро,
взгляд в тревоге застывает,
боги, боги, так бывает,
мне вселился бес в ребро,
кто дороги выбирает,
ждет нас горе иль добро?
Я куда иду без цели
и веду свои следы,
льется музыка Равеля
на башкирские лады,
мы, ушам своим не веря,
слышим музыку звезды
и глядим с повадкой зверя,
опасаемся беды,
и сквозит сомненье в щели,
что-то будет впереди,
темнота стоит за дверью,
сердце замерло в груди.
Болеро Равеля,
Болеро,
и снега, как будто
серебро,
ночь и тьма
за дверью,
но в мечту
я верю,
слушаю
Равеля Болеро,
прочь гоню
сомненье,
прочь гоню
потерю,
твердо верю
в счастье и добро,
твердо верю
в счастье и добро,
на заснеженном Урале
все опять белым-бело...