Он выпил, разбудил в себе Отелло,
Позвал жену на кухню грозным басом,
И стал чертить на половицах мелом
То место, где она должна остаться.
- Молилась ли? – как приговор изрёк он, -
Раз нет, то прямо здесь во всём покайся.
Свет лунный сквозь стеклопакеты окон
Уже топил тоску в бокале кваса.
- В чём каяться? Да ты скажи конкретно,
Грехи мои пересчитай по пальцам.
Отелло, затянувшись сигаретой,
Отбросил мел и начал разгибаться:
Сначала вверх поднялась шевелюра –
Немытая, нечёсаная , с плешью,
Лицо с багровым носом, ухом хмурым,
И пухлым ртом, на вид шесть дней не евшим.
Вслед за лицом – мозолистая шея,
Как будто кто сидел там, ноги свесив.
Скончалась, цокнув, лампочка в торшере
Снаружи вой раздался, вроде песий.
Отелло встал. Негнущиеся ноги
Со скрипом на себе его держали.
Он был обязан Дездемоне многим,
И ей обидно стало за державу:
В которой есть такие вот Димоны,
Вернее даже демоны, не люди,
Что из горла пьют спирт неразведённый,
Лицо роняют в оливье на блюде.
Шекспира не читая корчат мавра,
Убить хотят без следствия, причины.
Кот вздрогнул в ванной, зазвенела тара
Но акт едва дошёл до середины.
Тут позвонили в дверь: - Пойду открою!
- Нет, стой, тебя душить пора – час ночи!
И так, смотрю, наш зритель хмурит брови,
Разросся текст, а надо покороче.
- Ну, что ж, давай, расстраивать негоже,
Нам дорог каждый кто живёт в столице.
- Ты постарел! – Сама едва моложе!
- Дави сильней! Нет, лучше утопиться –
Быстрее будет. Весь конец испортил.
Пшёл вон! Теперь никто нам не заплатит:
Финал запорот. Так хотелось шпротов
И миленькое ситцевое платье...
эпилог
Когда она осталась без Димона
Рыдала радиола фугой Баха.
- Подайте спирт,- хрипела Дездемона.
А из буфета отбивными пахло.
4\02\21