Произведение можно послушать здесь https://youtu.be/0ViBkX65QjU
Еще один пленник любви, еще один узник тюрьмы,
И кто заточил, я не знаю, не знаю зачем я страдаю,
В буре песков, кутерьмы, в буре житейских страстей.
Нет, небеса далеко... тогда почему же я таю?
Как будто на Солнце один растет одуванчик зимой,
Ветер сдувает всё, вот, сейчас вот и я улетаю.
Пусть же умчит он меня туда где повеет весной,
Губы твои разойдутся, в улыбку твою попадаю.
Томные алые губы, порой они крайне жестоки,
Скромность тебе столь чужда, раны от слов так глубоки.
Пусть ты молчишь, и тогда взгляд твой как в сердце стрела.
Всё у тебя по часам, смерть и рожденье, и муки,
Радость побед, и семья, час расставанья и скуки...
Пусть ты уйдешь, но слова... прольются как с неба вода.
Да, я могу сказать прямо, ведь это же право моё!
Сказать о любви, но к кому же? К тебе? Да, увы, увы, да...
Чего мне стыдиться, бояться? Но ты прочитай письмо всё.
Я буду усердно стараться. Я каюсь во всём. Вот беда.
Что есть любовь, и где грани? Между животным пороком,
Страстью, и высшим началом? Линию где проведешь?
Так уж всё вышло, что я... сказал тебе ненароком
То, что приятно услышать, тем более если не ложь.
Сказал тебе на ушло я... всё то, в чём я сердечно каюсь,
Гонимый страстью и пороком... безумец я, опять скитаюсь
По жизни, в поисках любви... где я закончу свои дни?..
Но ты себя похоронила, порой ты так грустна, уныла,
Не это ли твой честный лик? Куда ладья твоя приплыла,
К каким краям, какой лесник дыру пробил в твоей ладьи?
И пусть на грани помешательства, я понимания не жду поныне,
И пусть уместно тут ругательство, судить не вправе ты меня.
Ведь плод греховный ты давно вкусила в этом мире,
Вкусила радость материнства, ведь приняла ты семя.
Так как же лёд твой растопить, как пошатнуть тот замок,
Где твое сердце спит во тьме, дракон где дремлет в замке,
Сразить мне рыцаря, иль нет, запретный плод — он сладок...
Дракон убить в два счета может, приеду хоть я в танке.
Скажи, кому писала ты стихи, кому их посвящала ты?
Он был суров, умен, богат? Был мяког, полон доброты?
Скажи, кому писала ты стихи, что дремлет в сердце у тебя?
О чём молчат твои глаза, о чем ты плачешь по ночам?
О чем морщины на лице, ты веришь снам, не веришь снам?
Ах, очи полные огня, скажи всю правду, не тая!
О человек этот грешный, хочу написать я о нем,
Он может обладать тобой каждую ночь безраздельно.
Все мы грешны, но его грех прежде всего в том
Что он не ценит тебя, смотрит на тебя так бесцельно...
Пропускает тебя через сито, просто обедает тобой,
Принимает тебя в пищу, превращая в формальность любовь.
Женился бы он на тебе, была бы ты дамой простой?
О нет, он искал тебя долго... о нет, спасём душу, постой...
Долой все банальные рифмы, и рамки приличья долой!
О Муза, прошло ведь три года, четвертый вот мчится сквозной.
Хочу, чтоб ты знала, что время, могло бы и нас обвенчать.
Казалось бы, в чем тут проблема? Моральные слушаешь речи,
Вино опять льется рекой, смывает грехи с ног по плечи,
И вот ты опять вся летаешь, но что за улыбкой, как знать?
Земная жизнь коротка, но не пуста, не бесцельна,
Светит вот жизни звезда, дорога всё мчится, всё вдаль.
Растет у тебя трое деток, на это ты тратишь мгновенье?
Да будь хоть сто пять сыновей!.. Зачем умножать боль, печаль?..
Радости жизни реальны, иначе детей не рожали бы,
В глазах твоих иногда мелькнет ненароком слеза.
О чем ты мечтаешь, чего хотела бы ты, сказала бы?
Если бы, посмотрев в глаза, спросил бы тебя я тогда?
Почему ты живешь по шаблону, не лучше ли вовсе не жить?
Почему ты живешь по эталону, предпочитая быть, просто быть?
В чашке твоей не коньяк, но напиток теплый налит...
А ведь я хочу просто приехать, и посидеть миг с тобой,
Или чтоб ты позвонила, чтоб пообщалась со мной.
Как мне тебя не хватает... как же душа вновь болит.
О даже не вздумай сказать, что всё это глупо, небрежно!
Ах если бы знала хоть раз, как может мужчина желать!
Желать обладать ей всецело, все тело целовать нежно.
Ах если могла бы ты знать, что значит мужчину желать...
Желать не по долгу и чести, желать не по зову судьбы,
Плевать на все домыслы, сплетни, на всё наплевать, всё пустяк.
Желать так, что сводит колени, что судороги до спины,
И вот ты подходишь, целуешь, целуешь его просто так...
Судьба — как ее мне понять? Мне проклять ее иль обнять?
Борьба — как ее мне принять? Когда нет уж сил воевать...
Я сдался тебе бы весь в плен. Но взгляд твой жесток, а мир тлен...
И если б ударом судьбы пришлось бы тебе выбирать,
Что выбрала бы, чан воды, или повернуть время вспять?
И если б назад ты вернулась, я был бы внизу, у колен...
О чем, скажи, слушать ты хочешь? О духе, душе или теле?
Признаться, ты так похудела, но я полюбил ведь не тело.
Полны колдовством твои очи, ланиты красой на пределе,
А губы красивы как небо, рассветом приятным согрело...
Венера могла б любоваться прекрасным твоим станом чистым,
А Гера могла б опасаться, чтоб Зевс для тебя не спустился
С небес, он бы сразу влюбился навек, да, и ныне и присно.
Ну как ты считаешь, как мог я, как мог я с бессмертным сравниться?
Я бог только наполовину, а так я ведь смертный, ты помни,
Тебе написал бы картину, с тобой погулял бы я в полдень,
Но взгляд твой жесток, опять мимо моих глаз отводишь ты взгляд.
Тебе целовал бы я спину, тебе возрастил бы я сад,
С тобой бы прошел всю долину, что жизнью зовется, я рад,
Что ты иногда, хоть лениво, но даришь прекрасный свой взгляд.
Под очами столь тёмные пятна. Неужто ты мало так спишь?
Скажи, плачешь часто иль нет? Опять я смотрю тебе вслед.
Могла бы на сцене блистать, покорить своим пеньем Париж,
Могла бы мне слово сказать, набросил тебе бы я плед.
Я тебя целовать не устал бы, я тебя на руках бы носил,
Целовал бы тебе руку с лаской, а потом целовал бы глаза.
Превратил бы твою жизнь я в сказку, пусть и выбился бы я из сил,
Клал главу бы тебе на колени, а затем засыпал, чуть дрожа.
Цепенея от дрожи, сижу я, и мечтаю... как я одинок,
Мне бы... лишь бы к тебе прикоснуться, сделать вид — по-другому не мог,
Ты пройдешь, не взгнув мне в глаза, ты пройдешь, так усердно спеша.
Ты пройдешь, постараеешь когда-то, на могильной плите будет пыль,
Будут ныть, плакать, ёрзать внучата, превратится в сказание быль.
Ты уйдешь, но взгляни мне в глаза, так хочу я тебя... наказать.
Наказать я хочу за мученья, что доставила ты, чуть дыша,
Ты полна и огня и смиренья, ты война, что пришла без врача.
Ты дарила мне чудо мгновенья, трепетала от раны душа,
Одного твоего мановенья хватит чтоб моя боль зажила.
Долго жил я без глаз сих родных, я закрылся от близких, от мира,
Я закрылся от всех, но, любя, продолжал себя мучать, и мимо
Проходила ты, взгляд потупя. Если знала бы, что карантина
Нет такого, что образ твой смоет, это чувство ни с чем не сравнимо.
Если знала бы, как это сложно, когда любишь, болтать ни о чем,
Делать вид, что мы просто друзья, что ведем деловой разговор,
Это так и непросто и просто, твою руку со страстью желать.
У меня дома нет в семье злости, слышу «матушка, матушка», вот
Позвонила ты маме, а в гости, не заходишь, не стоишь у ворот.
И опять ты, как образ мечты, в церкви молишься... вот благодать.
Помолись за меня, я хочу, я хочу за меня чтоб молилась,
Чтобы думала ты по ночам, как живу я, дела как мои.
Я хочу, чтобы ты, сердца тать, ночью сердцем моим ты укрылась,
Просыпалась чтоб ты под их звон... моих струн, звонкогласых моих.
Я играл бы тебе на гитаре, и я пел бы, я пел бы тебе.
Лишь тебе, как и ты мне играла. Только мне, для меня лишь играла.
Наши пальцы коснулись когда... показал пальцем в лист при игре...
Ты приставила руку свою, и волшебного мига начало...
Я хочу тебя видеть во сне, я хочу чтобы ночью являлась,
А когда я умру, то хочу, чтоб на небе со мной обвенчалась.
Я хочу свою душу спасти, для тебя, чтоб с тобой мне там жить.
Пусть как ангелы, но лишь вдвоем, чтобы больше никто не тревожил,
Ни твой муж, ни сваты, чтоб никто, ни какой-то случайный прохожий.
Чтоб уплыть нам в страну волшебства, в хороводе страстей закружить.
Я умею скрывать свои чувства, я умею прятать глаза.
Если мне тоскливо и грустно, или в сердце томится печаль,
Я могу сделать вид, притвориться, что мне весело вдруг показать.
Я могу всё скрывать, и, как знать, может лучше держал бы орарь...
Я когда-то священником должен... был бы быть, — так твердили уста,
Мама просто ждала, всё ждала. Пономарил я, пост соблюдал.
Я комьютерами занялся, а ведь так же молился в сердцах.
Но теперь ни о чем не жалею. Я нашел то, чего не искал.
Твоя походка, как она поспешна, как ты спешишь, куда спешишь, куда?
Как иногда ты делаешь небрежно... свои дела, куда спешишь, куда?
Недавно хор сфальшивил, покраснела, ты вспыльчива, горяча до предела!
Остановись на миг, остановись, в глаза мои получше ты всмотрись,
Не уводи их и не прячь, ведь и я горяч, я так хочу с тобой пройтись.
Ты помнишь, как ты на меня смотрела? Ты вспыльчива, горяча до предела!
Такие вены на лбу... у тебя, но когда появились?
В юности не было их... тебе нужно побольше гулять.
Давай почитаем историю, какие причины явились
Тому, что тебя я люблю. А вдруг мы разыщем, как знать?..
Посмотрим времени пески, вот инквизиции костры,
Жгли балалайки на Руси, ведь грех — такая почва.
Фортепиано, ты прости, быть может, тоже на куски?
Ведь мне когда играла ты, была то страсть, уж точно.
Все власть имущие, чего хотите, чего хотите вы от женщины?
Покорности и верности хотите? Детей, заботы? Страстотерпцы
Дарили жизни на кострах, и кто-то спит, и видит в снах
Каких-то иноверцев бледных, а кто-то видит просто луг,
Зеленый, солнечный, прекрасный, вот я не вынесу разлук
С моей принцессой, свет мой ясный, мне б искупать тебя в цветах.
Владимир, Красное Солнышко, которого святым окрестили
Имел восемьсот наложниц, и еще множество жён.
Хотел принять мусульманство, там многоженство простили,
Но вот вино запретили, поэтому передумал он.
Принял он христианство, потребовав женитьбы на сестре
Византийских императоров Василия и Константина — Анне.
Корсунь захватил и крестился, там же, в далекой стране.
Царьград пленил полководца, влюбился он там, на войне.
Богатые убранствами храмы, гордые своей красотой,
Такие как ты, моя муза, не видит это только слепой.
И вот нашу Ручь окрестили, зачем же — так сразу забыли.
Огнем и мечом покорились, люди навек покрестились.
Старую веру забыли, врагов убили, помолились.
Зажили они как и прежде, что-то нажили, пропили.
Так вот, наложниц он имел, кого насилу, кого в плен,
Увеселений полный двор, а я один, ведь я не вор!
Где денег взять мне столько, хватило чтобы всем?
Родителей, невесту содержать, ходить спокойно в хор.
А там ведь ты, ты регент. Ты молишься когда,
Стоишь ты долго у креста, о чем ты молишься, скажи,
Давай попросим вместе, ведь я один, твоя душа
Близка по духу мне, в моих словах нет лжи.
Давай попросим мы за мир, детей, отцов, младенцев,
Всех матерей, и сыновей, бродяг всех, возвращенцев.
Ведь души наши так родны, ты чувствуешь ведь тоже.
Давай попросим за весь мир, потом возьми за руку,
Хочу дотронуться, затем простить тебе разлуку.
За то, что ты не помогла... но ты пыталась... Боже...
Как я устал, но не о том хочу сказать теперь я.
Мне интересно, может ли искусство нас сроднить?..
И нрав твой покорить, смирить, и через долгие года
Лишь ты и я — семья, по духу чтоб соединить.
По плоти я и не надеюсь заполучить тебя, увы,
Закон жесток, суров обычай, мне наблюдать теперь привычней,
И радоваться за тебя, любя, благодаря за дни
Когда могу я видеть... стан твой, берёзовый, как вишня.
Ведь ты подумай, посуди, ты же сдана не в рабство,
Любовь меж мужем и женой есть грех, суть наркоманство.
Христос нам дал пример любви, вот на заметку ты возьми.
Поэтому пишу я строки, надежда тлеет ведь в груди,
Ты назови это как хочешь, но сердцем чувствуешь, внутри,
О чем я говорю, пойми, ты отдана не мужу, мы сродни
Двум веткам дерева земного, плоды запретные растут,
Но не срывая, снова, снова соприкасаемся мы вновь.
Глаза горят, и стынет кровь, а здесь же, вот цветы растут,
Цветы любви, а страсти, по страсти ты его любовь.
Но что любовь без страсти, что пламя без огня,
Но что любовь без страсти, набросок слов, и дел.
Когда в моей ты власти, могу сказать «моя...»
Вкусила ты той сласти, а я вот... не успел.
Но это лишь та грань, что внешнею зовется,
Та страсть, что без любви, увы, не приживется.
Погаснет очень скоро. Раз, два, и всё, готово.
А то, что ты другому... другому отдана навек,
Так эта связь греховна, ты знай, что человек
Он слаб, ты плод вкусила, и это всё не ново.
Так я на слабость тоже имею право, нет?
Поверь, я бы женился, если б нашел жену.
И жил бы счастливо, а так едва живу свой век,
Змей этот «одиночество», свою развеял тьму.
А муж твой отдан Богу, его не должны волновать
Твои увлеченья и страсти. Твоё это личное дело.
Он должен Богу служить, он должен себя отдавать.
Тебя же, если и брать, то как пастуху королева...
Служение Богу и только. Кольцо снимают они.
Душа же твоя — она вольна. От плоти, и срама, и тли. .
Поэтому так огорчился, когда свою душу закрыла.
Общение ты прекратила. Ты мужу верна, но есть сила,
Считаться с которой должна. Любовь ведь на всех лишь одна.
И если скупа ты, — грешна. Я знаю, меня полюбила.
Откройся же мне хоть немного. О чем ты молчишь, ты скажи.
И смотришь порой ты так строго, мечтаешь о лучших ты днях?
Я знаю, в душе ты добрее, и злости в тебе нет, ханжи,
Так почему снова и снова молчаньем ты колишь меня?
Супругу ты верность хранишь. Никто посягнуть не посмеет
На верность твою, по любви могли бы мы просто общаться.
Для нас один пламенный остров, а сердце тобою болеет.
Так залечи раны, я млею... голосочек — нет сил восхищаться.
Муза, будь послушна, будь послушна. Пушкин заповедовал — смирись!
Не будь столь холодна и равнодушна. Страсти хоть отчасти покорись.
Любить позволь себя отважно, крепко, не ждать подолгу от тебя ответа.
С родителями начал ходить в хор, и у меня появилась возможность
Видеть свою музу часто, когда утро, иль вечер, не в полночь.
Так прими же стихи ты поэта, мы умчимся, садись, вот карета...
Недавно причастилась ты, о чем же исповедь была?
Что же в душе у Вас сидит, что-то гнетет тебя, болит?
Какой твой грех мешает жить, уж не любовь, или она?
В мир свой духовных ты сошла, неужто сердцу ум претит?
Когда-то ты была юна, училась в консерватории
Имени Чайковского, в Киеве, славной, добротной столице.
Училась по ночам, без сна, слушала лекции в лектории,
Мечтала, гуляла одна... сочиняла в уме небылицы.
Как много бы отдал за то, чтобы с тобой там учиться.
Всё продал бы, всё променял, ах муза моя, моя жрица!
Мы виделись бы каждый день, и сердце бы радостно билось.
Забыл бы я боль, боль потерь, и все мои давние беды,
Ходил бы с тобой я как тень, учились бы вместе, о небо,
Зачем ты решило так строго, что были вдали, не судилось...
Жить ли мне как Дюма, — пятьсот внебрачных детей,
Или как Зевс — в быка, и тебя, как Европу, похитить.
За моря и леса, океаны, долины, равнины, скорей,
В заколдованном царстве тебя ласкать, лелеять, кормить.
Моя ты Беатриче в этой мгле, давай мы встретимся во сне,
Там всё возможно и реально, от вымысла не отличить
Там ничего, там всё возможно, сонату там сыграешь мне,
Да так красиво и ритмично, чтобы ни в чём не уличить.
Я спрашивал, что значу для тебя. Молчала ты, увы, как рыба.
Хоть вешайся, молчание твоё... ты как могила, нож вонзила...
Была бы ты верна искусству, я знаю выдала свои бы чувства!
А дети твои, что же скажут? Когда подрастут, им прикажут
Молчать, что у мамы был друг? Что он так любил, и пропажу
Своих чувств как им объяснишь? Что не поддалась безрассудству?
Но я лишь хотел тебя видеть, общаться с тобой, как тогда,
Играла чтоб ты мне сонату, чтоб просто играла ты мне.
Сидела чтоб ты просто рядом, дрожали чтоб наши сердца,
И радость томленья чтоб тихо ютилась в твоей голове.
Но ты оборвала общенье, и это позор для любви.
Молчание — это не выход, могильным здесь холодом веет.
И это не воодушевленье, подумай, сама посмотри,
Мне холодно до смерти, зыбко, кто ночью холодной согреет?
Ты так отстранилась, как можно так резко всё тёплое рвать?
Могильным наполнилось звоном вокруг всё, и вот бесов рать
Уже под моей стоят дверью, по древнему злому поверью
Мне шепчут, что душу продать, — что это так просто, надежно,
Тебя что смогу получить, как Фауст я буду вальяжно
По миру летать, познавать, но я душу зверю не вверю.
Эх, ласкала б меня ты как сына, поправляла задорные кудри,
Прижимала бы нежно к плечу, je veux caresser tes epaules,
Перевода не надо, прошу, во французском глагол есть «вудрэ»,
Ну да ладно, я вот что скажу... ах, пиши хоть роман про Ассоль...
Долго нот не писал я в тетради, вдохновения не было, и
В твои глазки я не смотрел ради... искры той, что дарила любовь.
Жил я в холоде, гладе смертельном, так должно было произойти,
Я сам выбрал тот путь, я работал, уж побольше чем сэр Конан Дойль.
Высоцкий же писал, что если не любил, то и не жил, и не дышал.
А я в мечтах с тобою был, в объятья заключал и целовал.
Я знаю, это грех, но ты пойми, любовь внутри, её не извести
Сомненьями и спорами, и заговорами, она прорвется через сердце,
И изольется в виде слов, она прольется в виде терций
На нотном стане, ведь любовь, не обмануть её, не провести.
Отец твой на Украине, он тоже священник, и ты
Грустишь, грустишь о разлуке? Хотела бы видеть его?
Помнишь, как в детстве всё было... веселье, танцы, банты,
Когда далеки все те муки, что время тебе принесло.
Но время так мчится, как будто его кто-то гонит штыком,
И хоть бы мгновенье продлится, но вот уже завтра пришло.
Родные твои далеко. Тебе говорят: «всё потом»,
А сердце, его не обманешь, не терпит обмана оно.
Вот бесы опять своё шепчут, — что нужно покончить с собой,
Повеситься, вены порезать, или провести ночь с другой,
С той дамой, что лёгкой зовется, она всё поймет, не откажет.
Любимым меня назовёт, ласкать будет тело и душу,
И боль сразу, мука пройдет, они говорят, что я трушу,
Боюсь я любви, сердце врёт, а свадьба что руки мне свяжет.
Так вот, я с тобой не общаюсь, глазами лишь только порой,
Но так же я не причащаюсь, в моей душе боль от любви.
И хоть я во всём этом каюсь, всё так же болею тобой,
Не страстью единой питаюсь, ты чувство как хочешь зови.
Когда-то оно было ясным, как солнечный полдень в лесу,
Но ты не сыграла сонату, ты стала как будто чужая,
Как стая ушедших вдаль птиц, но вот почему, не пойму,
Среди всех знакомых девиц лишь ты дала знак, улетая.
Но как же так вышло, что вдруг... покинула ты мою душу?
Не враг и не друг, просто вдруг... на море тебя нет, на суше.
И тьма разразилась вокруг, дождусь ли я ясной зари?..
Как будто воды нет в колодце, ты думай, ты просто молчи.
Ах сколько еще будет это... всё длиться, твержу вновь: «терпи»...
Увидела что в незнакомце? Ты думай, ты просто молчи.
Время мчится быстро, супруг твой охладеет,
Всё прошлое истлеет, зола будет в костре.
Порох весь сгорит, растает пыл, повеет
Раскатом грома в небе, и дождь пойдет, в воде
Всё как бы растворится, и станет он смотреть
Порой с такой насмешкой, что лучше б не смотрел,
Подумать только, губы вдруг станут цепенеть,
Могильный синий холод... в объятья твёрдых тел...
И будет он бранить, и гладить вперемешку,
А дети подрастут, и ты, себе в насмешку
Создашь в семье уют, согреешь в чашке чай.
Не надо, не мечтай, что эти все слова
Судьбу не стерегут, ты не совсем права.
Хладеет пыл всегда, как в кружечке твой чай.
Подлить же кипяточка искусство только может,
Излить всю душу в строчки, и греться по ночам.
Усыпать всё цветочками, усыпать наше ложе...
Вот утром я пишу всё это, при этом греюсь сам.
Даёт мне это силы... чтоб жить, ты понимаешь?..
Не сложит он стихов тебе, и музыки не сложит.
Хочу, чтоб ты моими грелась, как сама считаешь,
Ведь это же не грех совсем, скажи, что тебя гложет?
Неужто совесть так строга, что не выносишь ты любви?
Ты не монахиня, врага во мне ты как могла найти?
А если так, то что молчишь, чего общаться запретила?
Ведь есть же чувства, ты остыла? Поблекли все в мире слова?
Ты не права, любовь свидетель, я настрадался уж сполна!
На тот свет рано мне, а в этом... лишь я один, ты не одна.
Когда тебе холодно, можешь стихи мои вслух почитать,
Забудь обо всём, просто слушай свой голос, зов сердце кричащий.
Вдали от людей, от молвы, когда хочешь просто бежать.
Побудь миг со мной, просто слушай как сердце колотится чаще.
Наш сад... прогуляемся вместе. Звучат там свирели волшебно.
Ростки прорастают созвучно под пенье моих соловьёв.
Затем посиди в этом кресле, оно для тебя специально,
А я у твоих ног присяду. Мы будем считать муравьёв.
Помнишь, когда в раннем детстве прижалась ты к маме так нежно?
И хоть ты могла надоесть ей, любовь — она всё же безбрежна.
А помнишь, как ты целовала ее покрасневшие щёки?
Ты помнишь, когда-то играла с детьми, как учила уроки?
Давай просто вдаль мы умчимся, и вот уж все беды далёки...
Представь, на тебе я женился, и нежно пишу эти строки...
Я скучаю, смертельно скучаю, за Одессой родимой своей,
Я хочу тебе всё показать там, я хочу, чтоб остались там жить.
Я хочу, чтоб вечерний мой город, чтоб коснулся любимых очей,
И хочу, чтобы Львов показала, где жила, ты мне всё покажи.
Годы мчатся, ты не постареешь, образ твой навсегда молодой,
Как мой город, вот если созреешь, мы поедем туда погулять.
Проведу я тебя по аллеям, и за руку гулять бы с тобой,
Мы весной погуляем, я верю, пусть во сне, буду руку держать.
Твои губы в улыбку сольются, будешь крепко мне руку сжимать,
Обещанья дождями прольются, будем мы их потом исполнять.
Хочешь, я подарю тебе небо, под которым мечтала, росла?
Там где был я, и там, где я не был, о тебе буду я вспоминать.
Будем Скрябина слушать, а дальше будешь партии вслух пропевать.
Хочешь, я подарю свою душу, чтоб в ладонях твоих расцвела?
Скажи, может быть в прошлой жизни были сердцем соединены?
Может быть что такое возможно? Или нет, ты давай докажи.
Своё сердце послушай, послушай, и если б дали нам правду взаймы,
Отдала бы ты что на тот случай, разрешили бы: «на вот, держи»?
Мы узнали тогда бы всю правду, почему же любовь нас венчала,
Ведь должно же иметь объясненье всё вот это, и сила влеченья.
Будто сон это всё начиналось... где конец нам найти и начало?
Может быть ничего не кончалось, и повторно живём мы мгновенье?
Ну уж ладно, оставим раздумъя. Мне страсть затуманила разум.
Как можешь ты быть столь холодной? Забыла сказать ты ту фразу,
Финальную, ну же, свободней, скажи это хоть себе, вслух.
Скажи хоть себе, что любила, любила, и любишь поныне.
Скажи, что ты просто забыла, что пламя не гаснет в камине,
Который любовью зовется. Что любишь меня, скажи вслух.
У греков было четыре, четыре значенья любви.
Филия, сторге, эрос, ну и агапэ, так вот,
Что я имел в виду под этим словечком, пойми,
Я все четыре в одном... термине — запретный плод.
Это и есть та любовь, что сочетает всё сразу,
Вот ты сегодня грустна, завтра опять весела.
Если любовь суть лимиты, то не бывать там экстазу,
Это как калейдоскоп — все есть в наборе цвета.
А если был бы я неправ, то в монастырь ты бы ушла,
Ведь у тебя горячий нрав, и страсть тебе весьма близка.
Получше ты в себя всмотрись, не просто так во мне зажглись
Все страсти, всмыхнули мельком, от тебя веет огоньком.
А если ты не веришь, то, надень свой шарф, надень пальто,
Потом ты в зеркало всмотрись, и станет жарко... ты молись...
Искусству — ему нужны жертвы. А как ты считала сама?
Играла когда ты сонаты, когда восхищалась Чайковским.
Когда до поздна ты учила... этюды, в постель ты не шла.
Как многим уже было худо, принёс свои жертвы Высоцкий.
Искусству — ему нужны жертвы. И путь этот труден для нас.
Для тех, кто ему служить выбрал. Но память гореть будет вечно
Всем тем, кто пожертвовал всем, и в самый озлобленный час,
Творил, больше страсти, поэм! Не будь же такой бессердечной.
Искусству — ему нужны жертвы. Пусть даже то жизни людей.
Оно, как всегда, ненасытно, ты для пониманья созрей
Того, что несутся по кругу, все страсти, одно колесо.
Тебе говорю я как другу, ещё даже не рассвело,
И вот я пишу эти строки, в моей душе так же темно.
Но ты возвращайся к супругу, подлей в чашу брака вино.
И ты запретить мне не можешь любить тебя чисто и нежно,
Смотреть тебе вслед, наблюдать, как гладишь ты сына опять.
Смотрю я тебе вслед сейчас, смотрел тебе вслед я и прежде,
И если бы ты разрешила, хотел бы тебя я обнять.
И ты запретить мне не можешь мечтать о тебе целый день.
О том, что могли бы быть вместе, и жили бы счастливо мы.
Отбрось все «зачем» и все «если», ты лучшее платье надень,
И выйди опять мне навстречу, в лучах своей дивной красы.
Расскажи, провела как неделю, что ты ела и сколько спала,
Где была ты, как дети, я верю, что устала ты, что в душе мгла,
Как принять мне родную потерю, что с другим ты уже обвенчалась.
Вот скажи, разве это нормально? Показать, что ты любишь меня,
А потом отстраниться банально, сделать вид, что не помнишь огня,
Что нас грел, между нами горел. Не у дел вдруг любовь оказалась.
Я принёс свои жертвы, принёс! Или хочешь, чтоб жизнь я отдал?
За тебя, ведь мечта ты моя, так достойно неси этот крест.
Или хочешь, чтоб страсти сожгли мою душу среди мёртвых скал?
Я кричал, я искал суть небес, но пленил красотой этот лес.
Он волшебный, здесь запах листвы, и молочный вкус детства далёкий.
Здесь цветные, волшебные сны, моя муза здесь призраком ходит.
Здесь плоды величавой красы, с них стекают нектарные соки.
Я хочу, чтобы здесь была ты, наяву чтоб, мне так не подходит.
Или хочешь, чтоб мучался я? Это счастье тебе принесёт?
Значит, это всего лишь судьба? Значит, смерть нам тут сказки поёт?
Про любовь, но слова — лишь вода, страсти же это просто ступени,
По которым восходишь на небо. Ты ступаешь по ним, идя ввысь.
Ты горишь, обновляясь всецело. Но неужто тревоги сбылись,
Что любовь — это гиблое дело, про неё нам так сладостно пели...
Опять мне мир твердит всё то же, что человеку нужен человек!
Ах, не видать тебя бы мне во век! Вокруг меня всё так похоже,
Всё так рутинно и пустынно, все лица смазаны, всё наспех.
Вставай, чисть зубы, умывайся, покайся, ускоряйся, ну же.
И прямо в пропасть ты с разбегу устремляйся, ну скорей.
Так короток наш век, так всё стремится поскорей соединиться
В одну сплошную линию, в поток прошедших дней.
Все так спешат куда-то влиться, в экстазе жизнью насладиться.
Опять я пламенем объят, я и стихам своим не рад.
Пусть знают все о моих чувствах, пускай начнётся маскарад!
Пусть правит балом грусть седая, могила пусть придет ко всем,
И двери рая открывая, пусть люди обретут покой.
А я, рыдая и стеная, хотел бы жизнь прожить с тобой.
В уме твержу я эти строки, не сплю, молчу, еду не ем.
...может, мне уехать куда-то? На-сов-сем...