(Перевёл с украинского Станислав Бельский)
* * *
Повешенный в лесу мальчик
становится зверем
становится стаей
бежит за мной
будит меня
из рук моих выползают черви
следом за ними птицы
гонятся и настигают
будят меня
разрастаются комнаты
блуждать по ним
стареть в каждой из них
идти на свет
он разгорается белым
на голове
идти не перейти
наблюдаю как поднимается тело
так долго кричит
не разобрать слова
так долго бежит
бежит словно падает
путается язык в поисках утраченного слова
пробирается сквозь чащи из трёх сосен
и не может крикнуть
ни одним из голосов
* * *
Теперь я знаю,
где сокровенная пустота –
в чьём крыле, в чьём полёте,
в чьих костях –
прозрачных и тревожных –
затихла не музыка –
память о ней
* * *
Возможно
когда-то
я знаю
тебя больше не будет
старалась сберечь
каждый жест
каждое слово
каждую улыбку
рёбра изогнуты
словно усталые мягкие ресницы
солнце взойдёт
и коснётся рукою груди
раскрой её
взгляни на меня сердцем
смотри
как меня поедает стекло
спокойствие черт моих
усталую кожу мою
тяжёлую душу мою
исчезну в нём словно яблоко
возможно
когда-то
я знаю
тебя больше не будет
не будет и хриплой тишины
и насекомых горячих бьющихся в её стены
а сейчас
чернеет вода
и будет чернеть
пока не поднимется солнце
* * *
Была земля
и есть сейчас –
не ичезнет
я в ней живу
как вечный палач
живу
в памяти
тише травы
в голове
сильнее зерна
которому не расти
ибо беречь
в берег биться
каменный медленный
не в тверди его –
в плоти своей зарыть
глубинную слепоту
это кроты
медленно уходят под землю
в нору
и я – столетний выкидыш –
за ними
крадусь
в темноту – и там
память
и время
зарою
вы слышите о чём я говорю?
* * *
Даже теперь
я буду танцевать не одна
на этом белом поле
следы становятся глубже
кожа грубеет
пахнет так же как и твоя
снаружи
за её шершавой стеной
бьют
мамина рука
тонкая завитая ветка –
мне пишет письмо бесконечное
в бесконечный век глухоты
охватив плечи
железные и белые
ибо так звучат
и так режут
прорываешься из тишины
на полотно побагровевших линий
молний перед громом
боли
* * *
Лицо в воде –
его уносит вглубь
и мост – весь мир
держись не отрывайся
вся твердь земли –
в затерпших белых пальцах
те пальцы – бог
и птица – дом
и берег – дым
и открывание камня
из которого
находит выход зверь
* * *
Как тогда
когда крепко сжимаю холодное яблоко
кажется
вот-вот из рук оно вырвется
разобьётся стеклянное
закатится в траву
под землю спрячется
даже яблоко
хочет от меня убежать
как тогда
когда майские жуки падают на дорогу
боюсь наступить
перепрыгиваю
представляю как хрустнет
за ушами
в мозгу
как хрустнет
и наступаю случайно
на первого
третьего
двадцатого
это не спинки жуков ломаются
это кости мои
поэтому снова
боюсь наступить
перепрыгиваю
как тогда
когда волны несут отражение
долго несут
исчезают у самого берега
и снова
с середины реки
это же отражение
плывёт ко мне
а ну ка
плыви сюда
плыви сюда
плыви
исчезает у самого берега
исчезает не доплывая до рук моих
даже вода
от меня убегает
* * *
не побег
только поиск пространства
на котором хватило бы места всем
никого не будет скоро на этом фото
никого не будет скоро на этой земле
и тогда
жить в груди
открытым сердцем
семистрельной липы
знать
в реке гарцует вода на камне каждый день отдаляется
замедление соков означает выход за границы тела
там где птицы просыпаются я просыпаюсь и тоже кричу
не раскрывая губ – громко
быть липой
знать что после тебя останется тепло
ибо теперь ты огонь и больше ничто
ибо теперь ты огонь
и больше ничто
* * *
Слышишь – крылья
не размыкая глаз
спи –
и всё
сохнет вода как рубашка
взломавшая лёд накануне
меряют ночь переспелую бурные вёсла
в ранах небес
ты прорастаешь ртом из моего хребта
крою с плеча
словно карту
и в снег и в ливень
где та земля
похоронить твёрдые зёрна
седой бурьян
снежные утки летят
сердце трещит как яйцо
глазом в твой глаз –
нож в грудину вверну
смотри мне в глаза
охвати мои плечи, зеркало
не отводи лицо
* * *
В теле моём влага
я сытое тихое поле
в теле моём люди
садили красные маки
в память разбухшую люди
садили красные маки
двое вырастут-расцветут
двое из них усыпят меня
на сердце моём – город
горячий тревожный город
люди детей растили
люди детей учили
в теле моём носили
в крови моей купали
двое вырастут-расцветут
двое лягут на место моё
глаз мой – озеро
свет в нём – пелена
двое под руки берут меня
двое сердце моё выстужают
двое тело моё изнуряют
только глаз не меркнет – озеро
* * *
Ночью тревожно в поле
Черноты ночной сквозь сумрак не видно
ни одного огня – на нуле запрещено
от пыли глаза слезятся
Вдруг из-за ровного словно кость горизонта
поднимаются взврывами красные стрелы света –
это огни свободных городов
* * *
кричу кричу
а они стоят слушают
морды поопускали
хоть бы пошли вон
ведь буду кричать пока есть кому слушать
поминать пока горло порву
вот бы уйти самой пересидеть
год перележать
а потом глядишь позабуду
уже и в землю закопали
а люди не уходят обступили кругом
в землю уставились
вина их собачья канаты порвёт
мне бы сесть в тишине вспомнить
по ком плакала
ведь не верю по ком
лица не вспомню
портреты к стене отвернула
ведь глазами выгрызет сердце
голос травой порос
ревёшь – режешься
хрустит на зубах словно кора осенью
а надо плакать
ведь исподлобья же смотрят
шепчутся
собаки
вместе с солнцем собрались
переступили порог отвернулись
скоро и меня забудут
как сон паскудный
вот только последнюю на коня опрокинут
самую горькую опрокинут
чтобы не стыдно было
в глаза мне скривиться
* * *
возвращение – эти отблески погибшей звезды
это дождь идёт тяжёлый но чернь не смоет
это память возвращается когда
нет ни человека ни земли
и снов нет
* * *
Замыкание вод –
пусть даже вода уже не шелохнётся.
Твердью становится, костенеет живая вода.
Тонким полотном накрывает зрение, музыку.
Нет ничего.
Лишь следы – тел, слов, радостей, прикосновений.
Кто тепло мне вернёт, где их найти?
Где ты, радость?
Кто ты, радость?
Страшна любовь твоя, ибо она – надежда.
* * *
Что происходит?
Ко мне медленно поворачивается лицо луны.
Одну руку протягивает –
пышногрудые каравеллы
разбивают кресты свои
о скалы острова несвободы,
с тонкого берега брешут напуганные собаки,
море пенится стройной шерстью покосов
Вторую руку протягиваю –
по диску пустыни идёт караван женщин скорбящих,
чернота их овила,
обрело их материнство форму медного быка,
в котором тела их детей пульсируют пустыми ртами –
их выкидыши будут стеречь львы.
Отрывается и падает в зрачки мои....
А звёзды появляются
там там
там
дышат
дышат!
Слишком большой
как моё округлённое лицо
орехом под кожу лезет
и хрустит, хрустит
скорлупа моих век –
это город накануне извержения
Я – город накануне извержения
* * *
Возвращаешься на войну
будто что-то забыла
Возвращаешься, чтобы сказать:
здесь как дома
В детстве у меня была книга с рисунками
там лисы и фазаны были
такие же, как и здесь
Эта зона боевых напоминает мне места,
ушедшие вместе с историей
Из серой хаты вон той
скоро выйдет покойный дедушка
и позовёт с собой
Но не выходит –
он бережёт меня
И расстояние между нами растёт
с удвоенной скоростью
* * *
Мы делали это годами, просто делали и не думали.
Отбрасывали, чтобы не валялось под ногами,
иногда швыряли со злостью,
обязательно забывали летом –
возле письменного стола.
Теперь – у тебя есть ритуал
возвращения домой.
На месте школьного рюкзака
сегодня ставишь военный, но это не важно.
Тоже истёртый и порванный,
с книжками, сменной формой,
как и тогда, нет никакого желания
повторять пройденное
и раскладывать смысл по полочкам.
Нет камня тяжелей
сумки с вещами, которые нужно разобрать
после долгой дороги домой.
От воспоминаний в голове темно.
Что было – прошло, но не забылось,
свыкаешься, как с инвалидностью.
Каждый день ноет, каждый день переживается
сильнее, чем в первый раз.
И уже сам, без напоминаний, как взрослый мальчик,
повторяешь самое важное.
Ты больше вспомнил, чем пережил.
В детстве горше всего плачется от малой боли –
чтобы пришли, любили.
Нет пропасти глубже
надежды, что сейчас придут и будут любить,
что вместо убакса в рюкзаке сложены мамой летние вещи –
и ничего лишнего,
и не приснится никто,
не будет гореть перед глазами.
Не будет страха перед «завтра», потому что не будешь знать,
что «сегодня» может закончиться.
Не будет прошлого и пережитого, а слово «почему»
скажет о том, кого из вас родители любят больше,
и ничего о смерти.
Боль будет болеть иначе,
будет большой и наполненной смыслом.
У неё будет причина.
А у этой взрослой, свежей боли – нет и не будет,
хоть живи в ней до смерти, хоть выучи её,
как алфавит – не поймёшь прочитанного.
Потому что не знаешь такого языка.
Изменения есть.
Уже осень, а у тебя до сих пор не собран рюкзак.
Уроков больше не будет.
Но язык учи, а то не сдашь последний экзамен.
* * *
понимаешь внезапно что же тогда случилось
развиднелось будто колонна проехала
и пыль осела на битую дорогу
боишься вспомнить
но вспоминаешь
оглядываешься будто впервые
а здесь
уже который год
никого
нет
не помню такой честной весны
даже снег этот – острый и честный
и поступают со мной честно –
вживую всё выговаривают в сердце
и не замечают даже
какой достигают
глубины
* * *
Брехливую собаку слышно издали
но не видно вблизи
слышно и слышно
не пойдёшь каждой шавке заглядывать в пасть
не станешь проверять или оно просто дурное
или напало на случайного прохожего
или прохожий на него
Брехливую собаку слышно издали
но не видно вблизи
лает и лает
и тебе до этой собаки нет никакого дела
но слушаешь внимательно
Пройдёт кто-то мимо тебя поздоровается
спросит чего это она так разбрехалась
и ты обязательно что-нибудь ответишь
прибавишь обстоятельства и детали
хотя и в глаза не видел
хотя и понятия не имеешь
почему так надрывно гавкает
и даже пеной захлёбывается
* * *
Пеку ночью хлеб.
Приходит под утро первый и говорит: Дай!
Спрашиваю: чем заплатишь?
Говорит: заплачу смертью.
Даю ему хлеб.
Приходит второй и говорит: Дай!
Спрашиваю: чем заплатишь?
Говорит: заплачу изменой и силой.
Даю ему хлеб.
Приходит третий и говорит: Дай!
Спрашиваю: чем заплатишь?
Говорит: мне нужно поесть, одеться, развлечься –
где на вас всех наберу платы? на всех не хватит!
Даю ему хлеб.
Пришёл четвёртый и говорит: Дай!
Спрашиваю: чем заплатишь?
Становится рядом со мной, всю ночь работает.
Пусть печёт себе сам.
Нет для него ни крошки.
* * *
даже последнему потопу нужно время
подготовиться
земля не держит
стекает в океан
наливается капля
которая берег переполнит
Из поэмы «Тюремная песня»
Он долго смотрит на меня и говорит:
«главное – любовь»
Он долго смотрит на меня и говорит:
«главное – любовь
ко врагу,
крадущему твою историю и территорию.
Не стреляй в него, медленно на землю сложи
своё оружие.
Подними перед ним вверх обе ладони.
Будет так:
твоя горячая по земле разольётся кровь,
и узнаешь, какая на вкус
любовь»
–
Я раскрываю окно –
и сквозь него врывается в дом огонь.
Иду через площадь, через город, через кротовины его
в каждом встречном – огонь
каждый встречный – огонь
закрываю глаза – огонь
–
«главное, чтобы не было войны»
говорит она, прибивая к стене портрет командира
тех, кто сейчас в городе
«главное, чтобы не было войны»
бьёт по руке ребёнка, грызущего грязные ногти
считает бутыли с водой, буханки хлеба
подталкивает ногой матрац к стене
крупы хватит на три дня
консерв на четыре
чая на пять
яблок как сора
«иди погуляй во двор
начнут стрелять – прячься в бомбик»
и продолжает считать
консервные банки
конфеты
картошку
овощи
лекарства
чистое бельё
записывает числа на свежем листке памяти
аккуратно каждую цифру, сосредоточенно, наново
и вздрагивает внезапно,
будто кто-то случайно отворил двери,
застал её обнажённой
одними лишь веками вздрагивает
–
диктор по очереди обнажает двадцать четыре клыка
в уголке левого глаза
в уголке правого глаза –
к нему зрачок подвести трудно
как ровную линию на бумаге
как рукой по телу любимой провести
не сорвавшись на другие, более сильные, жаркие движения
трудно подвести зрачок не закрыв глаза
ребёнок медленно тянется к переключателю
тонкий мерцающий как на экране телевизора
грязные пальчики паутинки завитков
колено которое поставил на высокую ступеньку
вся фигура его удлинена и залита свежим как воздух светом
она отворяет двери
сквозь двери врывается огонь
закрывает глаза – огонь
огонь
–
пришли все: школьные друзья
парни из движа
бойцы с которыми воевал
бабушки с плакатами
Володя с баннерами
Дима с мегафоном
Саша с фаерами
Андрей с колонками
девушка друзья родичи уже там
ничего не видно сквозь завязанный на голове мешок
чувствую запах плесени, застоявшейся воды
чувствую каждую дверную раму, сквозь которую проводят
песочные звуки шагов
скамейку
холодную стену
приходит первый мент и говорит: дай
сигарету, мне покупать, а тебе ещё принесут
таким как ты всегда приносят
сигареты, чай, напильник в хлебе
(смеётся)
приходит второй мент и говорит: смотри
на смотри кого ты убил
тычет в грудь документами
сердится
а рук не развязывает
приходит третий мент и говорит: падъём!
ведёт меня через девять дверных кругов, держа за руки
печальный механический Гермес
знает, что могу оглянуться, и тогда всё закончится
держит за затылок
будто перед казнью я ощущаю расстояние
знаю, что выбора не будет
остаётся несколько десятков шагов и вот
мы бежим
запрыгиваем на последние ступеньки
проходим сквозь самые тяжёлые металлические двери
наплывающий шум и треск
он развязывает мне руки говорит как паралитику:
теперь встань и иди
не оглядывайся
держу равновесие в боевой позиции
левой прикрываю голову
правой срываю мешок
перебрасываю через плечо как плащ
и вижу толпу
замершую перед клеткой
–
«Ноги на ширину плеч!
Раздвинуть ягодицы!
Присесть!»
послал – получил по морде
и обратно в камеру
двум что ко мне на Колыму из Украины
приехали сказали
«отказался от свидания»
после этого сын не писал мне
полгода
–
«ворвались в хату
лицом в пол
мать лицом к стене
любимой не было дома
а отец умер в начале тысячелетия
«майданавец?» – протянул старший
присматриваясь к флагу
«дабраволец?» – обнюхал боевые шевроны
«бандит!» – закурил и сплюнул
сначала вынесли документы и сожгли
потом ножи
ножи нельзя дарить
любое хорошее оружие воин добывает только в бою
потом – украшения любимой
перстни пустые катились по лестнице
цепочки расползались по трещинам
серёжки закрывались в створках
последним выводили меня
и когда я стал кричать людям
связали, закрыли рот
бросили в автозак
автозак у двери стоял ещё долго
я слышал как расходятся люди, как слетаются птицы
как смеются дети, как шумит усталый от зноя город
а потом не слышал ничего
воздух запёкся
мой медный бык тяжело поднялся
медленно двинулся
укачивая меня в своём желудке»
–
«мы вам не верим»
сказал один и выключил камеру
другие молчали
конечно не верят
верят тем
у кого
оружие
–
открываю окна, чувствую огонь
открываю глаза и вижу огонь
выхожу на площадь и вижу огонь
плавятся турникеты
вагоны развозят огонь
из окон кофеен звучит не музыка, только огонь
я встречаю людей, но вижу огонь
дымы университетов и тюрем
пепелища судов и соборов
руины кладбищ и парламента
в руке – стекло, тряпка, пенопласт, бензин и огонь
голова чиста, как стекло, огонь и в сердце огонь
из могил поднимается сотня на бой – огонь
из могил поднимается на войну легион
только огонь мы называем теперь свободой
–
он бьёт меня по голове и спрашивает фамилию
смеюсь ему в лицо
он снова бьёт и спрашивает мою фамилию
в городе погасли огни круглосуточных киосков
мы срываемся с моста и взлетаем в небо
над Днепром и я смеюсь
мчимся над соборами в строительных лесах и я смеюсь
семь киевских гор остаются далеко внизу
монеты крепостей и стадионов сияют на зелёном льду
мы пролетаем над Крещатиком
над пылающей крышей Арсенала
над Кабмином и Верховной Радой
над чёрным морем автопарка
дети бегут за нами, машут ладонями
водители сигналят, женщины рассыпают лепестки
дирижабли над правительственным кварталом
плавно поднимают сияющий портрет министра
взгляд у него суровый
собаки у него верные
мальчики у него ласковые
слова у него истинные
он простирает руку к народу своему
он указывает на всех и на униженное сердце каждого
он возносится и зовёт за собой избранных
он привлекает подонков и развращает святых
он сильных зовёт и ведёт их в лёгкие дьявола
в горнила кодекса
сквозь пепел законов
сквозь медные горячие трахеи
сквозь самые тёмные подземные ходы
они наконец достигают широкого и живого дна
идут за министром-солнцем развращённые, леправые, подонки
лжемессии, лжецы, лейтенанты вокзалов и рынков
идут тихие и мокрые, как утренняя трава
чёрные лица губами ловят слова министра:
«Закаляйте своё сознание, будьте сильными
освобождайте головы от морока и негатива –
тогда вы увидите просвет грядущего дня
и красный как кратер величественный эгрегор империи
отбросьте свои помыслы
отбросьте обескровленные тела подозреваемых
целуйте подающие руки
ломайте руки молящие
раскройте сердца для слов моих:
верь не себе – верь только слову царя
люби свою власть – держи её на местах
вдохновение творца – всепобедительно
вдохновение творца – всепобедительно
вдохновение царя – всепобедительно»
царь-солнце выплывает из красного кресла министра
царь-солнце покрывает крыльями слепую страну
на трассу небесную ступает лёгкая нога Саломеи
о как она танцует
как легко несёт она усечённую голову правосудия
как сладко завыли все сирены в городе
закружили в танце блудницы с честными мужами
убийцы и насильники спустили с цепей грехи свои
казнокрады и барыги выпустили
белых голубей своей совести
упали пять князей – и шестой получил царство
слетелись племена и колена, кланы и народы
и меня тёмного, притихшего вытянули из «бобика»
утёрли кровавые сопли
и зашипели:
– Смотри, быдло,
сегодня министр будет дарить нам звёзды,
а имя твоё мы потом из тебя выбьем.
–
Бери с собой на допрос, на суд, в дурку самое необходимое
документы, воду, сигареты, станок для бритья
если что – разломаешь, перережешь вены
(только таким образом можно протестовать в Свободной Украине?)
каждый раз, когда арестант выходит из камеры,
другие арестанты говорят ему
– ты не вернёшься
мы знаем, что ты больше сюда не вернёшься
встань и иди
не оглядывайся
трепещет память – оборванная киноплёнка
от окошка приёмной до металлической полоски камеры
не долетает семейное фото
зависает на миг между пальцами конвоира
и летит разломанное под стол
трескается как розовый кафель карцера
есть одна вещь, о которой невозможно рассказать
она живёт лишь в тюрьме и глубоко в голове
раз в столетие, на четверть секунды появляется
в волосах у любимой, в криках ребёнка, упавшего с велосипеда
в мясном отделе на рынке, в свисте птиц
в общественных уборных и самолётах
среди пуговиц нового пальто, в окнах подземки
в зале театра, когда гаснет свет
и капельдинер затворяет двери
среди взрывов оваций, когда все поднимаются с кресел –
и она на мгновение оборачивает чёрное своё лицо
как ей удалось
самой от себя сбежать?
вещь, о которой невозможно рассказать,
не относится к памяти
это возможность выбрать и распознать эту суку
за её же стенами
на мгновение блеснёт из-за тонкого плеча
а ты ходи и думай
откуда столько несвободы
в этой маленькой тихой пятикласснице
запах человеческого страха и мышиного помёта
запах мочи, испражнений и пота
запах плесени, дешёвого мыла и дезодорантов
запах газет, баланды, вязкого хлебоподобного теста
запах немытого тела и холодной ржавой воды
смесь дымов сигареты, травы, пластмассы, матрацев
запах железа и чая
браги и каши
отчаяния и дерзости
лёгких не хватит чтобы всю её выдышать
–
день начинается с трамвайных звонков
щебечут рынки
сигналят длинные змеи заторов
чем выше пробирааюсь сквозь тело тюрьмы –
тем громче становятся звуки
мы гуляем в ушной раковине тюрьмы
на самой вершине горы
неба не видим
но слышим сколько стоит сладкая кукуруза
рваные песни бомжей
обрывки телефонных разговоров
вперемешку с нашими мечтами и цитатами из книг
за сеткой рубятся в карты конвоиры
над ними летают привидения сварливых жён
и непослушных детей, прогуливающих уроки литературы
маленькие зарплаты и стабильные пенсии выше гор
формы и бесплатные обеды
торжественный оркестр, играющий возле их могил
–
собаки пугаются, когда слышат гром
скулят, топчутся на месте, поджимают хвосты
гром катится будто камень
расходится трещинами по розовой тюремной плитке
разбитые сердца любимых
короткие минуты свиданий
поцелуи через решётку
ворота скрипят и разрываются
разбиваются пустые тела конвоиров
разбиваются стеклянные головы охраны
падают пустые формы спецназначенцев
первые тяжёлые капли пробивают кору тюрьмы
когти тупые грязные разрывают мясо тюрьмы
они оглядываются и убегают
они знают –
за ними
пришли
–
я открываю окна и вижу огонь
я вижу внизу людей и у них огонь
пылает решётка, тюремная стена, огонь
пылают матрацы, книги, свобода – огонь
пылают лица моделей на плакатах, огонь
пылают лица святых, холоднояровцев, героев
только огонь опечёт наши юные головы
только огонь даст нам любовь и покой
вера моя, слава моя – огонь
память страны – рана незаживающая
иди
через стены иди
не замедляй шаг