Прошло лето, Гафур никаких признаков болезни не подавал, работал
добросовестно, я даже стал подумывать, что Саломат приврала о его
болезни, но, как бы ни было меня радовало их присутствие в доме.
Несколько раз мы с Гафуром и ребятами ходили в горы за дровами.
Весной после селей в горах остаётся много смытого арчевника,
его собирают на растопку, запасаясь на зиму.
Этим утром, набив Москвичок дровами мы добрались до дому,
Гафур жаловался на головную боль и головокружение, поэтому разгружал
машину и раскладывал в сарае дрова я сам, отправив его в дом отдохнуть.
Вдруг раздался отчаянный крик Саломат, бросив всё я примчался к ней.
Она с трудом держала на коленях голову Гафура, его тело выгнулось
и сотрясалось, как будто билось под током.
– Что, что делать надо?! – кричал я в полной растерянности.
– Держи его за плечи крепко, – сказала мать Гафура – это недолго,
сейчас всё прекратится.
Действительно несколько минут спустя всё прошло, но парень
ещё был без сознания.
– Поверните его на бок, посмотрим, голову не ушиб? Ну слава Аллаху!
Не разбил, как в прошлый раз, – выдохнула она. Теперь будет спать,
несколько часов, он ведь не помнит ничего, мальчик мой, мать гладила
сына по голове и сквозь слёзы причитала: – горе мне, горе,
– такой хороший, добрый, работящий, в школе учился прилежно,
за что с тобой такая беда случилась? Э во эй, на всю жизнь обречён
быть инвалидом с копеечной пенсией.
– Вставай, Нукра, слезами тут не поможешь, что дано свыше,
то и принимать надо с благодарностью, главное жив, – успокаивала бабушка.
Вот оказывается какая это болезнь, понял я, вроде совершенно нормальный
человек, как все ходит, работает и вдруг припадок, и ведь не поймёшь,
когда случится может, вот что плохо. Поэтому по совету тёти Нукры,
было решено больше не привлекать Гафура к работе на автомойке.
Но как ему сообщить об этом?
Гафур после восьмого класса в школу не ходил, научился водить машину
и в отсутствии Гаюра иногда использовал её для домашних дел.
Но мать с братом крайне неохотно позволяли ему водить, опасаясь,
что приступ может застать его в дороге. Гафур злился, не зная
об истинной причине запрета. Злился на то, что ему не разрешали
работать и держали дома "на привязи", как он с возмущением говорил.
Никто не решался сообщить ему правду, обиженный он замыкался в себе,
становясь угрюмым и нелюдимым.
Работа на автомойке заметно взбодрила его, он безотказно выполнял
все поручения старшего нашей смены и вот опять его ожидало разочарование.
Услышав неприятную новость, Гафур помрачнел, ни с кем не разговаривал,
ушёл в себя.
Приходя со школы, я видел его хмурое лицо, недовольный взгляд.
– Не обижайся, Азим, – успокаивала Саломат, – у него это пройдёт,
на Гаюра он тоже злился, и на маму, потом отходил, не переживай,
это пройдёт. Мы за лето очень сдружились с ней, осенью пошли вместе
в школу, я в десятый класс, она в восьмой. В моём присутствии никто
не смел её обидеть в школе. Вспоминая о своих подозрениях в отношении
Саломат, мне становилось стыдно, и как можно было сомневаться в ней,
недоумевал я. Даже, если бы болезнь Гафура и не проявилась, ты не должен
был не доверять ей, укорял я себя, видел же, как она помогает матери
и бабушке по дому, практически все домашние дела взвалила
на свои хрупкие плечи.
Как-то услышав разговор тётушки Нукры с дочерью о том, что надо бы проведать
двор, я вызвался пойти с ней и позвал Гафура, чтобы как-то отвлечь его от
тяжёлых мыслей. Он поначалу не согласился, но, узнав, что едем на машине,
сразу оживился и без лишних слов повёз нас. Во дворе нас встретило
запустение, да и что могло ожидать в покинутом людьми доме?
Но что обрадовало, это сохранившиеся на деревьях сливы и груши,
не тронутые соседскими мальчишками, а сзади дома десятка два
созревшей кукурузы и несколько тыкв. Собрав урожай мы довольные
вернулись домой.
Пока женщины готовили ужин я занялся уроками. В условии одной из
задач по математике говорилось о заготовке кирпичей, задача, как задача,
я её легко решил и стал складывать учебники и тетради в старенький
дедовский портфель. И тут меня осенило, – вот чем можно занять Гафура!
И дома будет, и делом займётся!
Я тут же поделился с ним своей идеей, предложив заняться изготовлением
кирпичей из глины, для восстановления дома. Гафуру идея понравилась
он сразу воспрял духом. За несколько дворов от нас находился старый карьер,
где было много белой глины, на ней ничего не росло кроме сорняков из-за
вязкости, и она отлично подходила для кирпичей.
Мы попросили у соседа ослика с тележкой и весь день грузили глину, завозя
к нашему дому. Сосед показал нам процесс изготовления кирпичей,
от замеса глины, до сушки и работа пошла. Гафур работал усердно,
торопился изготовить побольше пока погода позволяла.
Тётушка Нукра снова обратилась в хукумат, ей сообщили, что помощь в
восстановлении её дома запланирована на второй квартал следующего года,
она вернулась в полном расстройстве.
Выслушав её бабушка сказала: – что, ты так переживаешь, Нукра,
вас же не гонят, живите сколько понадобится! А теперь давай быстро
вытри слёзы и прочитай письмо от Гаюра.
– Что?! Письмо от Гаюра?! – заполошным голосом воскликнула она,
вцепившись в письмо. От волнения она никак не могла вскрыть конверт,
Саломат помогла ей и стала читать.
«Здравствуйте, дорогие родные, как ваши дела? Как здоровье? У меня
служба идёт нормально, понемногу привыкаю. Здесь очень красивые места,
после службы обязательно привезу вас сюда на отдых. Кайраккумское море,
это большое водохранилище, в нём много рыбы и летом все приезжают на отдых.
Ещё слышал, что есть лечебница, где люди лечатся с болезнями суставов,
я всё получше уточню и сообщу тебе, мам.
Очень по всем вам скучаю. Гафур, братишка никуда не выходи без дела,
маму же нельзя оставлять. Саломатик, ты у нас умница всё знаешь и понимаешь,
учись хорошо. Гафур береги сестрёнку и маму, у меня никого кроме вас нет,
люблю вас. Увидите Азима, передайте ему привет, он хороший парень,
если что не подведёт.
Обнимаю всех вас, ваш Гаюр,
19 июля 2006 год.»
– А сегодня 26 ноября, ого, как долго письмо шло! – воскликнула Саломат.
– Зато дошло – глубокомысленно заявил Гафур, – и добавил, возвращаясь к работе:
– в ответе передай от меня привет.
Саломат, не откладывая написала ответ, сообщив обо всех новостях последних
месяцев и, передав наши горячие приветы отправила письмо по почте.
К началу зимы сильно похолодало, клиентов на автомойке с каждым днём
становилось всё меньше и меньше. Я оказался в числе уволенных.
Без работы стало совсем плохо, но беда не пришла одна.
Болезнь бабушки застала врасплох.
Всё началось с крошечной родинки, размером с маковое семя, на кисти
левой руки, бабушка не придавала ей значения, пока родинка не стала расти.
За считанные месяцы она выросла величиной с крупную фасолину.
Местный фельдшер рекомендовал обратиться к онкологу, а тот после
обследования предложил сделать операцию по удалению нароста и не тянуть
с этим пока не поздно. Бабушка после долгих уговоров всё-таки согласилась
и в январе операцию провели. Все мои запасы со времён наших с Гаюром
вылазок иссякали на глазах. И, как назло задерживали пенсию уже третий месяц.
Саломат оказалась нашей кормилицей, она по распоряжению хозяина лепёшечной
каждый день приносила с места работы пять небольших лепёшек вместо зарплаты,
но мы были и этому рады. С наступлением холодов все впятером стали жить
в одной комнате, чтобы сэкономить дрова. Женщины спали в одном углу,
мы с Гафуром в другом. Из запасов у нас оставалась последняя банка грушевого
варенья, немного хлопкового масла и муки, а до весны ещё целый месяц.
По утрам завтракали лепёшкой с вареньем, запивая кипятком, вечером варили
похлёбку из поджаренной муки.
– Нам бы до весны дотянуть, а там сиёхалаф, рошак, мята и другие горные травы
появятся, супы полезные наварим, а доченька. Что-то ты у меня совсем
худенькая стала и бледная. Не заболела ли? – озабоченно спросила мать.
– Нет, мамочка, всё хорошо со мной, – ответила ей Саломат, и быстро
отвела взгляд в сторону.
Я тоже пригляделся к ней и поразился внешнему виду девушки.
Тёмные круги под глазами, впалые щёки, нездоровая худоба и затравленный
взгляд, выдавали скрытые мучительные процессы, происходящие в её душе.
Что это с ней, подумалось мне, в школе вроде её не обижают,
тогда на работе что ли? Надо бы проверить, завтра же пойду, решил я.
На следующий же день я собрался пойти после школы в лепёшечную,
Саломат же предупредил, что иду в собес узнать о пенсии.
С ночи шёл густой снег, ноги увязали в нём всё глубже и глубже, и сапоги,
забившись холодной массой отяжелели, замедляя ход.
Наконец, добравшись окольными путями до пекарни, осторожно заглянул
в светящееся окошко, у печи сначала никого не было видно, затем из – за
перегородки появилась Саломат с подносом заготовленных из теста лепёшек.
Она быстро лепила их одну за другой на стенки раскалённого тандыра, с опаской
оглядываясь на входную дверь, вдруг в проёме появился Касым, сын хозяина
пекарни, толстый, неприятного вида детина, и медленно направился к ней.
Саломат, залепив последнюю лепёшку, оглянулась и затравлено съёжившись
отступила вглубь комнаты. В доли секунды он схватил девушку в охапку,
лапая её за грудь и ниже, Саломат уворачивалась и извивалась в его руках,
пытаясь вырваться. Обоими кулаками я стал стучать в окно и кричать,
но подлец не реагировал, продолжая мять, как пластилин тело бедной девочки.
Я ринулся к входной двери, но, чтобы добраться до неё нужно было обойти
строение, ноги проваливались в глубокий снег, мешая мне двигаться к цели.
Добравшись, наконец, до крыльца увидел корчащегося у двери человека.
Гафур, пронеслось в голове, опять припадок схватил, растерявшись я какое-то
мгновение не знал, что делать, к кому идти на помощь.
Затем одним рывком сорвал с себя чапан, подложив под голову Гафура,
и со всей силы рванул ручку двери, не поддалась, попытался ещё раз,
бесполезно, стал стучать кулаками. В бессильной ярости заметил рядом
с дверью маленькое окошко с откидной створкой, выбил его, перед глазами
предстала ужасная картина. Касым навис над согнутой под ним девушкой, не
подававшей признаков жизни и через одежду, совершал гнусные телодвижения.
– Отпусти ее, гад, отпусти! – кричал я, что есть сил – убью, гнида, убью!!!
Но его не остановили ни мои крики, ни звуки разбитого стекла.
Внезапно я почувствовал, что кто-то мне помогает вышибить дверь,
общими усилиями это удалось и мы ворвались в помещение.
На Касыма посыпались удар за ударом, бедная Саломат вцепилась в меня
обеими руками, содрогаясь от рыданий, потом вдруг обмякла уронив руки,
голова бессильно свесилась на бок, вид её создавал впечатление тряпичной
куколки, она потеряла сознание. Положив девушку на широкую скамью,
оглянулся на помогавшего мне человека, им оказался владелец лепёшечной,
отец извращенца, Бахром ака.
Свалив сына, как куль с дерьмом, он быстро собрал испёкшиеся лепёшки
с тандыра, раскидав их по столу, и накрыл дастарханом.
– Делай что хочешь с подонком, он позор моей жизни, наркоман проклятый,
– в отчаянии произнёс мужчина, слёзы катились по его измождённому лицу.
Как в глаза людям смотреть? Как жить?
Я не знал что ответить, мною овладела сильнейшая усталость, болели кисти рук,
разбитые в кровь, но больше всего рвалась от боли душа за Саломат.
Бахром ака брызнул ей в лицо водой, она медленно приоткрыла глаза,
бледное лицо девушки казалось безжизненным, но увидев нас она разрыдалась.
Пожилой мужчина, спохватившись кинулся к двери и со словами: – побегу за
подмогой, – торопливо вышел.
Через несколько минут он вернулся с младшим сыном, подхватив Гафура,
понесли его домой, я помог Саломат одеть чапан и потуже ей подвязав платок
вывел из лепёшечной. «Куль с дерьмом» не двигался.
С большим трудом мы добрались до дому, нас встретила бабушка, тётя Нукра
находилась с Гафуром. Только оказавшись дома, я понял, насколько замёрз.
В восемь часов вечера свет, как всегда отключили, горела керосиновая лампа,
жарко гудела печка, бабушка помогла мне разуться, подала сухую одежду.
Я долго не мог согреться, тогда бабушка, нагрев немного масла, растёрла мне
ступни ног, руки смазала травяной мазью и заставила выпить отвар шиповника
с грушевым вареньем. Сразу полегчало и я уснул.
Проснулся поздно, по заплаканным глазам Саломат и печальным лицам её родных
понял, они обо всём в курсе. На дастархане увидел горку лепёшек, стакан мёда,
пачку чёрного чая, ещё что-то из печёного. На мой вопросительный взгляд
бабушка пояснила, что утром приходил Бахром ака, извинялся, плакал.
Гафур наговорил ему грубостей, грозился засадить подонка-сына в тюрьму.
Никто к принесённым угощениям не притронулся. –
Отнесу обратно, – сказал я, собрав продукты в пакет, никто не возражал.
В лепёшечной молча вернул продукты Бахром ака.
Уходя, услышал: – возьми хотя бы зарплату её за месяц. Бахром ака положил
мне на ладонь четыреста сомони, виновато опустив голову.
Я вернул ему сотню со словами: – за лепёшки и ушёл.
Дома меня поддержали. Набрав в сарае дрова, занёс их в комнату и подбросил
в печь. Настроение у всех было подавленное. Разделив последнюю лепёшку
на пять равных частей, бабушка разлила всем в пиалы горячий настой
шиповника и пригласила к дастархану. Саломат с места не двинулась.
Перекусив, уснул, усталость от вчерашнего дня сказалась.
Проснулся от чьих-то громких выкриков. Противный визгливый голос действовал
раздражающе: – что думаешь, подашь заявление в милицию и дочь твоя чистенькой
окажется? Ошибаешься, Нукра, очень ошибаешься, не поможет милиция.
Гордость они свою показывают, продукты вернули, ну и голодайте дальше
раз по-человечески не понимаете. А сын мой не виноват, он её по-настоящему
не тронул, ну, подумаешь, пошутил, помял немного, что с ней стало, не умерла же?
– А ну, ка убирайся отсюда! – услышал я голос бабушки, внезапно вздрогнув,
настолько мне показалась неожиданной интонация в её голосе. Моя тихая,
немногословная бабушка, выпрямившись перед женой Бахром ака, а это была она –
Зубейда, выставила её вон из дома.
Почувствовав сталь в голосе бабушки, та не посмела перечить и выскочила на
улицу. Саломат зашлась в крике: – да лучше бы я умерла, теперь на меня каждый
пальцем указывать будет. Мамочка, давай уедем в Душанбе, там город большой,
нас никто не знает.
Мать девушки пыталась успокоить дочь, но никакие увещевания не помогали,
Саломат была безутешна в своём горе.
Очень жаль было девушку, но чем тут поможешь, доля правды в её словах была,
люди чаще всего обвиняют именно девушек, подвергшихся насилию: «… меньше надо
было шататься около мужиков», «… эти сучки малолетние только так глазками
стреляют на мужиков…», «… на порядочную, скромную не полезут, значит самой не
терпелось …», «… а мужику-то что, коли сама лезет…», у меня от бессилия
сжимались кулаки.
Что скажу Гаюру, резанула вдруг мысль, отчего невольно почувствовал себя
виноватым, не уберёг, не защитил …, и тут же Гафур, словно услышав,
точь-в-точь озвучил мои мысли.
– Прости, Гаюр, не смог я уберечь сестрёнку, ну почему я такой слабый, брат?
Я ведь пошёл в тот день, чтобы проследить за ней, не понравился мне её вид
запуганный и уже подходил к крыльцу, видел, как этот подонок ворвался в
лепёшечную, хотел зайти вслед и … больше ничего не помню, провал какой-то.
Почему так? Мама, что со мной, что я за слабак? – держась за голову Гафур
плакал, раскачиваясь из стороны в сторону.
Проспав после приступа намного дольше обычного, парень корчился от
непрекращающейся головной боли. Ему срочно нужны были лекарства,
ближайшая аптека находилась в Нуреке, куда я и отправился.
Зарплата Саломат почти полностью ушла на лекарства Гафура и его матери.
Остаток денег потратил на печенье, пачку чёрного чая и сахар-рафинад,
чтобы хоть чем-то порадовать девушку. Попутно зашёл в собес, в надежде
получить долгожданную пенсию, вместо этого сообщили, что пенсии раньше
Навруза не будет. Отчаявшись, накричал на работницу собеса и вышел,
со всей силы хлопнув дверью.
Как же быть дальше, думал я, возвращаясь в посёлок, как прожить ещё целый
месяц и не мог найти ответа. Ярко светило солнце, вовсю таял снег и под
ногами влажно чавкала раскисшая глина, птицы устроили оживлённую предвесеннюю
перекличку, но я ничего не замечал, меня тревожило наше будущее.
Поддавшись необъяснимому порыву, я постучал в ворота первого попавшегося дома,
в ответ громко залаяла собака, но на стук никто не вышел.
Только в третьем доме калитка открылась и вышел мужчина.
– Вам не нужно чем-нибудь помочь по дому, дрова наколоть, прибрать в сарае?
– спросил я, заикаясь.
– Нет, ничего не надо, – ответил он, закрывая калитку.
Но вдруг что-то вспомнив, показал на крайний дом в конце улицы и посоветовал
обратиться туда.
В одно мгновение я очутился около нужного дома. На мой стук долго не отвечали,
отчаявшись собрался уйти, но ворота вдруг приоткрылись.
Передо мной стояла старая женщина в темном платье и таком же тёмном платке,
с выбившейся седой прядью, но взгляд её глаз был очень пронзительным.
Предложив ей свои услуги, я был почти уверен в отказе, но к моему удивлению
женщина, придирчиво оглядев меня, пригласила войти во двор.
– Мне нужно разобрать макулатуру и побыстрей освободить этот сарай
– приказным тоном сказала она, – буду платить по десять сомони в день,
справишься?
Я обомлел от объёма работы, весь сарай был завален кипами газет и журналов,
изданных в разные годы советского времени, книги в хорошем переплёте
валялись огромными кучами.
– Можешь всё это девать куда угодно, – упредила мой вопрос женщина,
– хочешь сожги или сдай на своё усмотрение куда-нибудь, их давно некому читать,
с горьким безразличием произнесла она.
– Когда можно приступить?
– Да, хоть сейчас, готов?
– Конечно, но лучше приду завтра – вспомнив про лекарства, ответил я.
На следующий день я принялся за работу. Начал с газет. «Известия», «Правда»,
«Советская индустрия» и много других газет, пожелтевших, изъеденных мышами.
Я связывал десятки стопок между собой и складывал у выхода сарая.
Пообещав хозяйке прийти завтра после школы, вернулся домой.
– У меня хорошие новости, нашёл работу – с радостью сообщил я, передавая
покупки бабушке, но увидев её печальное лицо и распухшие от слёз глаза тётушки
Нукры понял, случилось что-то страшное.
– Гафура забрали в милицию по подозрению в убийстве Касыма.
– В убийстве?! – машинально переспросил я, оглоушенный новостью.
А Саломат где?
– В больнице, пыталась покончить собой, Гафур успел её снять с петли и
повёз к фельдшеру, девочку привели в чувство, но она ещё очень слаба.
Оттуда его и забрала милиция, – закончила бабушка, вытирая глаза.
За окном в тот же миг раздался звук подъехавшей автомашины, а вслед за ним
стук в дверь.
– Гражданин Мирзоев, откройте, – я как в страшном сне открыл дверь.
– Вы задержаны в подозрении …
Меня уводили из дома, оглянувшись я видел лежавшую ничком тётушку Нукру и
рыдающую бабушку, слышал её крик: «он не виноват...», ощущение кошмара не
проходило, казалось проснусь, вот сейчас и всё встанет на свои места,
но это был не сон.
В отделе милиции меня долго и нудно допрашивал следователь, задавая
бесконечные вопросы. К концу ночи, не получив нужные ответы он перешёл
на рукоприкладство, ударив несколько раз по лицу, пощёчины сыпались
одна за другой, на губах почувствовалась кровь, но мне нечего было
добавить кроме сказанного ранее.
– Где оружие преступления, чем ты его ударил, у тебя мотив был, ты грозил,
ты убийца, давай признательные… сквозь удары глухо раздавались слова мучителя.
Бил уже чем-то тупым по спине, по почкам, по бёдрам… больно, очень больно.
Я громко стонал и кричал от дикой боли, но подписывать собственноручное
признание в не содеянном наотрез отказывался.
Внезапно в кабинет вбежал испуганный сотрудник со словами: – товарищ капитан,
там, там с тем что-то не то…
У Гафура приступ, как в тумане всплыла мысль, потом наступил провал.
Очнулся от холода, окатили водой, подняли, но стоять не мог, ноги подгибались
от слабости, снова рухнул на стул.
– Приведите в порядок, он свободен.
Не поверил ушам, кто, я свободен?! А Гафур? Что с ним? Неужели себя оговорил?
Мысли лихорадочно бились в голове, сердце заколотилось, не верилось в чудо,
но меня приволокли в другой кабинет, дали напиться, промыли лицо и наложили
повязку.
– Где Гафур? – прохрипел я. Не ответили.
Зашёл ночной мучитель, глазки заискивающе бегают: – ну ты, это, без обид,
понимать должен, убийство всё-таки, преступление тяжкое …
Хорошо, что с явкой с повинной пришли …
А тот, другой уже дома, – опередив мой вопрос, сообщил следователь о Гафуре,
– вот подпиши, что претензий не имеешь, и иди домой, подсовывая мне бумагу,
частил он – ты же не хочешь здесь задерживаться, – теряя терпение,
он повторил требование.
Зло взглянув на его тощее, землистого цвета лицо, мне пришла в голову шальная
мысль, значит хочешь безнаказанным остаться, шакал, ну уж нет, теперь не
отвертишься. Помедлив, потребовал начальника.
– Что?! – глаза следователя вылезли из орбит от бешенства, – подписывай
и пошёл вон отсюда, бродяга безродная!
Видя, что я не собираюсь ничего подписывать, он закружился по кабинету, как
побитая собака.
– Да одно моё слово и тебя зароют, щенок паршивый! Чем больше он распалялся,
тем спокойней я становился. Я вдруг почувствовал его животный страх.
Ааа, вот значит, как ты дрожишь за свою должность, получай теперь плату за эту
ночь, неизведанное доселе чувство злорадства охватило меня.
При звуке прибывшей легковой машины, глаза мучителя забегали ещё быстрее,
по тому как он засуетился, взглянув в окно, я понял, прибыл начальник.
В ту же минуту в коридоре хлопнула входная дверь и я стал истошным голосом
орать: – помогитееее, ааааа, за чтоооо, не бейтееее…
Продолжение следует...
апрель 2021 г.