Ты, человек, в гордыне самомненья
Становишься игрушкой Высших Сил.
И поздно призывать к себе спасенье,
Когда тебя сметёт с лица Земли Стихия.
Задумайся об этом...
Мой смиренный перевод. Белым стихом. Попыталась вложить экспрессию автора, тем более, что сам Байрон не очень придерживался здесь сладкозвучной рифмы, упор делая на смысл! Итак, прошу сильно не ругать...
Начнём с оригинала:
CLXXVIII.
There is a pleasure in the pathless woods,
There is a rapture on the lonely shore,
There is society where none intrudes,
By the deep Sea, and music in its roar:
I love not Man the less, but Nature more,
From these our interviews, in which I steal
From all I may be, or have been before,
To mingle with the Universe, and feel
What I can ne'er express, yet cannot all conceal.
178
Дремучий лес непроходимой чащей к себе меня влечёт.
Пустынный брег меня манит восторгом.
Я не один - в беседе с Океаном-
Внимаю музыке его валов.
Природе предан я, не Человеку.
И к ней стремлюсь, устав от суеты:
Прошедшей, будущей - кем был я, кем я стану -
Душой соединяясь со Вселенной, вдруг, то осознаю ,
Что и сказать не смею... но утаить - не в силах.
CLXXIX.
Roll on, thou deep and dark blue Ocean--roll!
Ten thousand fleets sweep over thee in vain;
Man marks the earth with ruin--his control
Stops with the shore;--upon the watery plain
The wrecks are all thy deed, nor doth remain
A shadow of man's ravage, save his own,
When for a moment, like a drop of rain,
He sinks into thy depths with bubbling groan,
Without a grave, unknelled, uncoffined, and unknown.
179
Кати валы свои, о Океан!
Хоть множество флотилий кораблей в безбрежной сини - их и не приметишь,
Лишь землю метит человек разбоем, но дальше управляешь ты.
В твоих просторах лишь тебе решать - что будет .
От бесшабашной наглости людской и тени не останется тогда,
Когда ты примешь в страшные объятья его, как каплю лёгкого дождя.
И человек идёт на дно, бессильные стенанья издавая,
Страшась погибнуть в клокотанье бури и упокоиться в могиле неизвестной,
Без отпущения грехов , без покаянья.
CLXXX.
His steps are not upon thy paths,--thy fields
Are not a spoil for him,--thou dost arise
And shake him from thee; the vile strength he wields
For earth's destruction thou dost all despise,
Spurning him from thy bosom to the skies,
And send'st him, shivering in thy playful spray
And howling, to his gods, where haply lies
His petty hope in some near port or bay,
And dashest him again to earth: --there let him lay.
180
Не самовольничать ему в морских владеньях,
Твои просторы - не его добыча,
Когда взметнёшь его с груди своей,
Презревши подлые его усилия к разрушеньям,
На бурный гребень подхватив безумца,
Воздев в разгуле удалом до неба.
Как жалкок вопль последний, что возносит,
Моряк его богам, кто правит жизнь на суше,
Когда в шипенье пены брошен он на берег, там распростёрт.
CLXXXIV.
And I have loved thee, Ocean! and my joy
Of youthful sports was on thy breast to be
Borne like thy bubbles, onward: from a boy
I wantoned with thy breakers--they to me
Were a delight; and if the freshening sea
Made them a terror--'twas a pleasing fear,
For I was as it were a child of thee,
And trusted to thy billows far and near,
And laid my hand upon thy mane--as I do here.
184
Как я любил тебя, о Океан! И в упоенье юном и весёлом
Я рассекал рукой твои просторы,
Несясь на пенных гребнях урагана.
В твоих волнах я вырос и окреп.
Когда они вздымались штормом,
Стесняя душу трепетом восторга,
Осознавал себя я братом волнам и сыном Океана , как они,
И прежде в братской ласке доверялся им ,
Объяв руками гривы пены, так делаю и ныне.