Вначале было Слово. А уже от Него пошли слова...
Среди бесчисленного сонма современных поэтов, среди «гениальных графоманов», писцов в рифму и не в рифму, родилось явление. Оно не само по себе. У него есть носитель и имя – Лидия Соловей.
Давайте посмотрим, что заложено в этом имени, какова его онтологическая основа.
Имя Лидия образовано от названия области в малой Азии и означает «девушка из Лидии». С итальянского языка имя переводится как «музыкальная». Ей присущи: независимость, правдивость и решительность. Лидия обладает развитым воображением и интуицией, она милосердна, добра, терпима. Несмотря на то, что бывает самоуверенна и субъективна, в то же время доброжелательна и отзывчива, нередко любопытна. Она обладает чувством юмора, твердой волей и мужским складом ума… Существует глубинная связь имени собственного и его носителя. …..
Все эти качества не определяющие для творчества. Но они дополняют и определяют её духовное и душевное строение. Как пишет сама поэтесса:
Определяя вектор чьих-то вер,
характер, воля, глубина желаний
определяют личности размер –
тем предрекая сумму испытаний.
«Между языком и реальностью существует субстанциальная связь. У бытия есть два связных модуса: один обращен вовнутрь, сосредоточен и укоренён в своей глубине, другой – вовне, являя себя энергетически. Что в частности трансформируется и в творчество. Имена и слова – суть носители энергий бытия: они не что иное, как само бытие в его открытости человеку, они есть символы бытия» (П.Флоренский). И всё это пресуществляется в стихах Лидии Соловей.
Познание у неё переживается как брак бытия познающего с бытием познаваемым, как взаимодействие их энергий.
И всё, что происходит в процессе познания, отражаясь в её творчестве через внутренний мир, и в итоге является на свет Божий строками, наполненными смыслами, образами, картинами и музыкальными созвучиями, настроенными по какому-то Вселенскому Камертону.
«Путь антроподицеи (воплощении Бога Слова и соединении человека со Христом…) возможен только Силою Божиею и совершается в том числе в деятельности человека, являясь первичной, определяя и освящая мировоззрение и художество человека». Эти слова, сказанные Павлом Флоренским, воплощаются не часто. Но имеют прямое отношение к Лидии Соловей – редкому по своей сути и мировосприятию художнику слова, композитору невероятных, иногда неожиданных, поэтических сюит.
Основной признак падшего мира это возрастание энтропии, увеличения Хаоса во всех областях, предоставленных самим себе. Хаосу противостоит Божественный Логос. Слово. Падшего человека в этом падшем мире можно поднять и воскресить силою этого Слова. Мы пользуемся словами часто с небрежением, бездумно кидая их в ненасытную пасть энтропии. Задача художника-поэта собрать слова, расставить их в единственно должном порядке, чтобы они зазвучали по-новому: призывно, гармонично, достигая глубин души, вытаскивая человека из Хаоса.
Решение этой задачи для Лидии Соловей – насущная потребность сердца. В её поэзии пресуществляется возможность «райской цельности творчества». В глубине её личности живёт та гармония, которая доступна каждому человеку в любую эпоху, но проявляется лишь в избранных «для песен сладких и молитв».
В истинной КУЛЬТУРЕ присутствуют две составляющие: КУЛЬТ – Вера, и РА – Свет. Где нет в сердцах Веры, нет и Света. Вера определяет культ, культ – миропонимание, из которого следует КУЛЬТура и само творчество. Человек без веры есть корабль без компаса. Страсть кидает его, как буря. И даже когда буря проходит, он не может найти себе пристанища.
Всё что написано выше, это только прелюдия. Настал черёд перейти к самому творчеству Лидии Соловей, к её поэтическим строкам – подступиться к тайне поэта…
У неё десятки тысяч читателей, тысячи хвалебных отзывов, изданные книги, дипломы и награды. О её жизни и творчестве в Петербурге вышла книга Владимира Крайнева «Любви божественный удел». Сама она нередко выступает в роли литературоведа, редактора и рецензента. Пытаясь переоценить творчество отдельных поэтов и писателей, развенчивает устоявшиеся мифы (см. "Иосиф Бродский и его поклонение теням" и др.). При этом отдавая предпочтение нашим русским талантливым современным поэтам, таким как Дмитрий Киршин, Сергей Новиков и др.
Лидия Соловей небезызвестна, востребована. Но ещё Пушкин сказал, обращаясь к Поэту: «Восторженных похвал пройдет минутный шум; услышишь суд глупца и смех толпы холодной, Но ты останься твёрд…»
Как правило, место на поэтическом небосклоне определяет время. Но уже сейчас её поэтическая звезда сияет так ярко, что не каждому и под силу не убояться поднять голову на этот небосвод. «Дорогою свободной иди, куда влечет тебя свободный ум, усовершенствуя плоды любимых дум, не требуя наград за подвиг благородный» (А.С. Пушкин)
Давайте попробуем взглянуть на поэзию Лидии Соловей «глазами души». Её стихи надо читать построчно, где в каждой строке через символы заложены смыслы. Иногда стихотворение в целом представляет такой сгусток энергии, такое восхождение Духа, такое погружение в глубины бытия, что сначала не умещается в сознании.
В её стихах нет случайных вещей. В них живёт тихая светлая Вера, целительная Надежда и всепоглощающая Любовь.
Здесь мысль находится в согласии с душой.
Душой живой, стремящейся к Зениту.
Вчитаемся хотя бы в финальную строку одного из стихотворений:
Снится и длится. Длится и снится мне вечное. Бах.
Три раздельных, но в то же время связанных друг с другом предложения, где одно без другого существуют в неполной мере. Каждое несёт в себе свои смыслы, но где всё едино. Каждое предваряет другое. И последнее – в одно лишь слово – уносит в Вечность. Жизнь, как сон о Вечном. Предчувствие Рая. Воплощение Евангелия в музыке Баха. А если послушать эту строчку в исполнении Лидии Соловей, то это есть сама музыка – финальное БАХ, как финальный аккорд пред вратами Вечности.
В стихах поэтессы нередко присутствуют Евангельские мотивы – то Начало, к которому так стремится душа – Начало, у которого нет конца. Там нет определённых ответов, там умножение вопросов – вопросов к самому себе и к Богу.
Читая стихи в хронологической последовательности их написания, убеждаешься, как по восходящей летит её душа, как преображается поэт в свете дня наступившего, ибо в ночь однажды вошли и из ночи идём:
Холода крах. Луна в облаках… Бах
И опять – Бах. Он везде, ибо – голос самого Бога. Даже имя его созвучно с Ним: Бог – Бах. Это и есть Взыскание Царствия Небесного – «пред-существующей, за-предельной реальности», к которой подводят нас стихи Лидии Соловей.
А её строка из стихотворения, посвящённое русскому композитору Н.А. Римскому-Корсакову «Усердный садовод Гармонии возделывает сад» относится не только к Николаю Андреевичу, но и к ней. У гения русской музыки и Лидии Александровны одна родина – старинный город Тихвин. Город боговдохновенный, избранный в XV веке Тихвинской иконой Божьей Матери для своего места обитания. В родовом доме Римского-Корсакова, ставшим в середине ХХ века музеем, в котором располагалась музыкальная школа, будущая поэтесса провела многие часы своего детства, обучаясь игре на фортепиано, постигая законы гармонии.
Вот, что она сама пишет об этих законах:
«Если стих, музыкальный опус, картина есть явление искусства, в нём не дОлжно быть ничего лишнего – ни звука, ни жеста, ни линии... Это и называется мастерством, в котором сумма знаний, интуиции, размышлений сливаются в гармонический аккорд. Можно ли "поверить алгеброй гармонию"? Можно. Так и делал Сальери. Но Пушкин считал иначе – должна быть не "сухая беглость", но нечто живое… Сочетание космизма и реальности, отдалённого и близкого. ОДУХОТВОРЁННОГО. Если есть оДУХотворённость, только тогда и случается ЧУДО ТВОРЧЕСТВА».
Совершим квантовый скачок – обратимся к строкам стихотворения «В роще священной любви песнопенье». Какая глубокая, чистая, целомудренная лирика, возносящая действительно к Любви, к Свету!
Облетают и гаснут созвездья седых паутин,
в тёмной роще – следы исчезающей ночи.
Запоздалые звёзды, спасибо за всё – нам
не сбиться с пути, лишь бы только с ума
не сойти от весёлого чуда – быть в Роще.
Конечно, стихотворение надо читать целиком, иначе «половинится его полнота», осуществлённая в итоге цельность только предугадывается. Но и в этом отрывке, в этой первой строфе, уже заложено вдохновенное чувство сопричастности с Богом, с Эдемским садом – Рощей. Язык её поэзии подобен этой Роще, деревьям в ней, где от корней идут слова-ветви, и от ветвей родятся другие ветви. Оказаться в этой Роще своего рода избранничество, преосуществление чуда. «Даже если осталось судьбой нам чуть-чуть ворожить – запоздалые звёзды, спасибо за всё: за надежду, за веру в божественный случай…» Стихотворение написано на высокой ноте вдохновения – проникновения в первородство Любви, как основу самой жизни.
Вот он – Лидийский сад! С его необычайной по своей природе поэзией, зажжённой от Первоисточника.
***
Только истинный поэт может проникнуть в «науку языка». Это дано единицам. Ещё в начале XIX века, по словам Президента Академии русского языка и словесности А.С.Шишкова «Наука языка должна быть первейшею, достойной человека. Ибо без неё не может он знать источника, из которого текут его мысли».
Это и есть подлинное творчество – первичная, не трафаретная, неповторимая поэзия, насущно звучащая в любое время.
«Поэт – сын гармонии и три дела возложены на него: во-первых, освободить звуки из родной безналичной стихии, в которой они пребывают, во-вторых, привести эти звуки в гармонию, дать им форму, в-третьих, внести эту гармонию во внешний мир» – писал Блок о назначении поэта.
***
Нам с тобою нельзя расставаться, чтоб
не сбиться с Пути. Не забудем созвездья
над бездною – станем мудрее и проще.
И в Кринице, омытой небесным источником
вод, нам с Тобой заповедав на Свет
Невечерний идти, новой зеленью вечной
весны запоёт наше чудо – Священная Роща…
Что это? Взывание к потерянному Раю? О котором тоскует душа. Или сон Евы о своём Адаме? Скорее это пока только касание Рая, приближение к Небесной Роще, в которой они когда-то пребывали.
Запоздалые звёзды освещают этот путь возвращения с верой в божественный случай.
«Нам с тобою нельзя расставаться, чтоб не сбиться с Пути». Только вдвоём и в единстве можно пройти этот путь под бездной ночи. Один человек этого не осилит. И когда двое входят в сумрак с «осколками тьмы» когда-то покинутой Рощи, она вдруг расцветает «новой зеленью вечной весны», становится чудом, становится Священной…
Всё здесь пронизано тем Светом Невечерним, Незаходящим, который освещает и освящает путь к Высшему, к Горнему. Искупаются грехи, открывается путь в Священную Рощу, которая является понятием надмирным, трансцендентным для земной жизни. Но СУЩНОСТНЫМ и СУЩЕСТВУЮЩИМ. Через новые образы стих являет новые миры, заслонённые от нас до времени тенью наступающей ночи.
Но мы всегда помним и знаем, что за ночью наступает день, смывающий любую тьму.
***
Приведу строки ещё одного стихотворения:
Псалом Любви -
хрусталик
среброзвонный -
Звёзд перезвон.
Безмолвие - Звонарь.
Двузвучья Камертон -
Венчания безгрешность.
Звонарь - Безмолвие -
звонит, звонит, звонит.
Поразительная зеркальность строк. Повторение одного мотива Безмолвия, о котором звонит Звонарь – качание и удары Колокола в перезвоне звёзд-колоколов. Небесная музыка. Она наполнена не разгаданной тайной мистерии любви и жизни. О которой возвещает Звонарь Безмолвия – звенящее Безмолвие, хранящее обертоны родившихся звёзд, как соединение двух начал под двузвучье Небесного Камертона-Колокола. Так в Безмолвии возникает Музыка Слов,
Всё стихотворение наполнено символами, но не для усложнения восприятия, а от того, что в символах заложена многовекторность смыслов. Проекция слова и определяет смысл. Но для проекции необходим свет, идущий из души. И он исходит именно в эти минуты откровений.
***
Следующее стихотворение начинается с многоточия, как продолжение начатого когда-то разговора:
...и мирно падал снег.
И лился свет небес
из завязей души,
где ожидания
смирялся жар
сиянием грядущих дней –
лампадой освещавшей Храм
в глуши…
Чтобы осознать это стихотворение, необходимо увидеть рисунок, вышитый на его ткани, который проступает не сразу, а по мере возрастания, приближения к Храму по «блуждающей в Вечности дорогое»:
Где ты, блуждающая в Вечности дорога –
лет заметеленных земная кутерьма.
По ней – бег дней – идём с тобою оба
и, колесо времен крутя, пугая Богом,
догнать озябших путников несется мира тьма.
Где ты, сирени звёздной терпкий запах,
терцин созвучие из золотых веков?
Мелодию любви пропев воскресшую из праха,
лады настроившая царственная арфа
вдруг задрожит, молчание услышав Чьих-то снов.
Поэтические строки плавно перетекают друг в друга под звуки «царственной арфы», сливаясь в строфе в единый аккорд. И мы слышим песнь откровения, как музыку самой Вселенной.
«Вселенная – Властителя ладья» – таково название следующего стихотворения. Всего три слова, но какое точное попадание в суть и смысл:
Есть времена,
чьё царство –
День,
есть времена,
чьё царство –
Ночь,
соития фантом их –
мутный Вечер
Всего в нескольких фразах философское осмысление мира, непреложная данность проживаемого нами времени, и напоминание о «фантомном мутном Вечере», в который погружается мир. Остаётся только надежда – увидеть рассвет нового Дня. Эта надежда – в Троице: «Я – истины Истец, Ты – Духа воплощенье, Со – творец». Стоит только пресотвориться, преобразиться.
Вернёмся к первым строкам этого стихотворения:
Вселенная –
веленье света,
Вселенная –
явленье тьмы,
отрезок временнОго
склепа,
жизнь наспех, начерно,
взаймы
«И Свет во тьме светит, и тьма не объяла его». Явленье тьмы побеждается веленьем Света, данным свыше. Если тьма – это явленье, то Свет – веленье. Как точно! Необыкновенно точно! Ведь тьма для нас часто проявляется, как «отрезок временного склепа – жизнь наспех, начерно, взаймы…» Тьма не даёт увидеть пресотворённый свет, в лучах которого предвидится Новый Адам. «Ты зов Вселенной – Человек…»
И уготовано этому Новому Адаму плыть и плыть в этой Властителя Ладье в безбрежность Вселенной.
***
Даже в таком, казалось бы, чисто пейзажном стихотворении «Мерцанье Осени тенет» звучит лирика светлой печали пришедшей осени, в которой, как в тенетах, заплутала душа. Трудно выбраться из этих тенет. Они заманили, заворожили, окунули в наступающее Безмолвие.
Но пока есть Слово, это Безмолвие медлит, не проявляет себя до конца. Властитель только явит Его, но ещё не являет.
Ангелы – баловни неба –
контуры бледной луны
кистью серебряной света
выкрали в полночь у тьмы.
Медленно, медленно стынет
в озере сонном вода.
Красными искрами линий
звёзды летят в никуда.
По-осеннему неспешная смена декораций, чувств и настроений. И в каждом пейзаже свои неповторимые краски. Всё в целом предстаёт, как картина Бытия в мерцании осени. Осень именно мерцает. Как Звезда. Которая летит в НИКУДА. Эта медитирующее состояние души поэта продолжается и в стихотворении «Кругу вечности быть…»:
И меня ворожа как всегда
ритмом чудным сонат и баллад,
поведешь за собой в ни-Куда?
В тишину, в окоём поведешь...
НИКУДА у поэта – выход за пределы видимого мироздания. Окоём, который есть, и которого нет. Ведь до него никто и никогда не доходил. Он видим, но недостижим. Пытаясь достигнуть окоёма, мы идём в ни-Куда. И Солнце, выглянувшее из-за окоёма, тоже недостижимо. Но Оно посылает нам свои лучи – Свет, который разверзает тьму, достигает нас, согревает, даёт надежду. Но линия горизонта всегда остаётся ближе всех к восходящему светилу. Не от того ли душа так рвётся к этой линии, имя которой ни-Что, за которой другой невидимый мир и другая жизнь – пресотворение вечности, где останавливается время необъятной разливающейся тишиной. «Там мой Ангел на край горизонта присел, ждёт меня со свечою горящей» – слова из стихотворения другого автора. Но здесь одно дополняет другое, происходит некое единение душ.
В стихотворении «Обетованная моя Земля» вновь рефреном звучит это ни-Куда, но уже со знаком вопроса. Замыкается некий Вселенский Круг.
Будет тенькать синичка,
будет падать звезда…
И открыта калитка
В никуда...В ни…Куда?
***
«Мы по течению невольно плыли». Это название – строка-импульс, переданная, как эстафета, давшая новые ветви другому дереву. Стихотворение – мистика жизни, смерти и спасения. Воистину – «Партитура Вечности Наречий...». Попытка разговора с Богом о линиях путей и перепутий «с рожденья Ослеплённых иль Ослепших…». Речь идёт о нас с вами. Спешащих в кущи Рая? или Ад?
Но разве можно попасть в Рай спешащими, не прозревшими? И всё же они спешат на шум неумолкающего волнопада, туда – за ГОРИЗОНТ, испить из Родника Вечности. Отчаявшиеся, утомлённые, обессилившие, но по милости Божией вынесенные на спасительный берег.
И в миг последний меры
испытанья,
вконец Отчаявшихся
Чья-то чуткая рука
выносит из пучин на Берега,
держа ладонями слегка
нежнее лепестка
Мне, как старому мореплавателю, этот стих особенно близок и дорог.
Стихи Лидии Соловей дополняют друг друга. Это её разговор с читателями. Разговор – на особом языке, азбука которого начертана на небесных скрижалях, где «реет жизнь сама». Редкое сочетание слов – «реет жизнь сама». Они являются названием нового стихотворения с эпиграфом-посвещением «мимолётности обретения». Гимн Жизни и Любви, разделённый на семь строф-катренов, ассиметричных, аритмичных, самостоятельных.
Число 7 здесь не случайное. В Ветхом Завете –7 дней Творения, у Христиан – 7 добродетелей и 7 смертных грехов, в Исламе –7 райских врат и 7 небес. А ещё ранее, в Египте, цифра 7 являлась символом вечной жизни. Первую строку-катрен приведу полностью:
День, отсекая сны,
лучами драл карманы тьмы,
скользя по улицам, по крышам,
спускался ниже, ниже, ниже,
вытаскивая ворох листьев
из перепрелости сурьмы,
законы чтя высоких чисел,
в зенит тащил восторг весны.
Видится плавное, неспешное течение ручья времени, достигающего улиц и крыш, опускающегося всё ниже, ниже, вытаскивая ворох старых «листьев из перепрелости сурьмы…». Но вдруг фонтаном взметнувшегося в зенит – в восторг весны. Вдруг! Здесь и проявляется «мимолётность обретения». Когда вода жизни медленно смывает всё старое, ветхое и вдруг! – взмывает вверх по «законам высоких чисел» в седьмой День Творения – время, когда Бог сотворил человека, сделав его царём сего мира, сотворцом и хозяином.
И начинается парение: «Задышало моё лето! Проплывает над горами планер тихо и мгновенно… Выплывает моё лето, словно этот тихий планер…»
Лето моё лиловое,
Лето моё багровое.
Боли – молнии – плетями,
Беды – ночи подклетями.
Лето моё дождливое,
Лето моё пугливое,
В щели забора зелёного
Лучиком Обретённого
***
Упоительно-опалённые,
что мы значим с тобой?
Вслед за молнией
жарким днём, упадем
на луга зелёные
проливным, блаженным дождём…
***
Вешней веточкой голубой,
тайным взглядом на стук калитки –
накатило такой тоской!
Кто мы, ждущие так бескорыстно?
Что мы, в сущности, значим с тобой?
***
Идите в май...
В туманный дымный май,
куда уже моё помчало лето!
Как бабочка,
там реет Жизнь сама –
Твоих скитаний добрая примета,
Моих кочевий пёстрая сума.
«Кто мы, ждущие так бескорыстно?
Что мы, в сущности, значим с тобой?»
Именно в истине и пребывает бескорыстие. Но в обретении этой истины только и начинается сама жизнь, другая, как гимн радости и любви.
Кредо поэтессы: «Всё, или Ничего». В сложном, насыщенной музыкой чувств звукоряде её стихов, их огненности и проявляется её непреклонность и стояние в Вере. Её поэтическая планка поднята на такую высоту, что радость высокого парения затмевает страх перед высотой.
Каждый истинный поэт – посланец Вселенной. В этом нет сомнения. Именно на нашей грешной Земле и происходит преломление этого далёкого, и столь близкого, вселенского потока, который, фокусируясь на человеке-творце, заставляя другие души вибрировать в унисон с душой поэта. По-другому быть не может. Но для этого душа должна «созреть». Бог посылает только искру, а дело поэта разжечь из неё пламень.
По словам Александра Семёновича Шишкова «Язык наш превосходен, богат, громок, силен, глубокомысленен. Надлежит только познать цену ему, вникнуть в состав и силу слов, и тогда удостоверимся, что не его другие языки, но он их просвещать может. Сей древний, первородный язык остаётся всегда воспитателем, наставником того скудного, которому сообщил он корни свои для разведения из них нового сада».
И Лидийский сад, который взрастила Лидия Соловей, несомненное тому подтверждение. Поэзия этого сада разрастается на нашей благодатной русской почве, где от корня идёт слово, и от ветви родится ветвь:
Во тьме поющий сад –
услада чудная в холодных
лабиринтах мирозданья,
плодами сладостными –
звуками – воздаст
за многоцветья миг –
миг своего земного пребыванья.
Мотив, не знающий небытия,
парит в пространстве
ароматом зрелой плоти
и, кажется – нет,
не умоет рук наместник Понтий,
и День Суда не станет
Днём распятия Тебя.
В забвеньи лет
кометою сгорит Голгофа,
провидцев не дождутся
крест и эшафот,
шнуром бикфордовым
себя не обовьёт Эпоха,
лишь на балах – не на дуэлях
славы блеск, и скрип ботфорт
Во тьме поющий сад...
Черемуха… Сирень...
Блаженство спелых вишен...
Осень…
Отрепья мокрых лоскутов -
безрадостный наряд.
Проплачет век…
И два… И семь… И восемь…
Но не оплачет всех земных утрат
среди сияния миров
Во тьме Скорбящий Сад.