Все начинается от железнодорожной платформы «Дудергоф». Повсюду стоит невообразимый гвалт, у птиц идет гнездование. Десятки ворон устраивают свою личную жизнь, жестко делят территорию, взлетают и садятся, заводят в воздухе карусель. Настоящее нашествие, и все получается как у людей. Кажется, эта поросшая лесом гора точно оправдывает свое название «Вороньей». Если быть точным, то здесь их две, расположенные на юго-западе Петербурга. Эта - северная из них. Южная, более высокая гряда называется Ореховой.
На плоском как блюдо рельефе близ Петербурга эта возвышенность - самая высокая точка. По местным меркам - настоящие горы, которые всегда привлекали внимание. В 1826 году император Николай Павлович подарил этот холмистый участок местности вместе с шестью деревнями своей супруге, Александре Федоровне. На вершине Ореховой горы тогда создали пейзажный парк и возвели небольшую виллу, уютный «швейцарский домик». Наверное, это такая традиция - когда почти каждую возвышенность под Петербургом непременно называли русской Швейцарией. Сохранились записки адъютанта шведского принца Оскара-Фридриха В.В. Гаффнера, датированные 1846 годом: «...После полудня мы были приглашены на чай к императрице в ее швейцарскую виллу в Дудергофе. Вилла эта расположена на холме, который находится рядом с лагерем. Войдя туда, чувствуешь себя как бы чудом перенесенным в одну из красивейших долин Норвегии или Швейцарии с их хижинами, козами, коровами, пастухами». В общем, там получился настоящий шедевр деревянного зодчества…
В историю Дудергофских высот попадаешь почти сразу, еще в поселке. Внимание сразу привлекает постройка в романтическом стиле модерн, одновременно похожая на западноевропейский замок и небольшой дворец. Ничего подобного вокруг больше нет. Вообще-то сначала здесь была онкологическая больница общины сестер милосердия Святого Георгия, где лечили самых бедных, потом детский приют и военный госпиталь.
Мы идем дальше, к подножью горы «Ореховая». В годы войны здесь проходил важный рубеж на подступах к городу. Отсюда до него всего тридцать километров. Под этими высотами, между Гатчинским и Киевским шоссе, в сентябре 1941-го насмерть стояли наши моряки - балтийцы батареи специального назначения «А». Девять пушек были сняты с крейсера «Аврора», который тогда находился в гавани у Ораниенбаума, и доставлены по железной дороге сюда. Немцы обошли этот укрепленный район обороны и ударили по нему с тыла. По имевшимся сведениям, несколько моряков - авроровцев были захвачены в плен. Их привязали к орудию и сожгли заживо. В общем, приняли моряки мученическую смерть как первые христиане. В память об этих страшных и героических событиях здесь установили девять стволов, символизирующих легендарную батарею и мемориальную гранитную плиту возле единственного сохранившегося основания орудия.
Помогая друг другу, мы карабкаемся на вершину Ореховой горы, намеренно оставляя в стороне деревянные ступеньки подъема. Они ведь не всегда были здесь. Соскальзываю и еду вниз на боку, поднимаюсь, и, цепляясь за деревья и кусты, снова лезу вверх. Лес по склону весь какой-то выстраданный, будто тоже тянется за нами куда-то из последних сил. Пологая вершина уже видна. Мне в голову приходят слова знакомой песни: «Видишь там, на горе, возвышается крест. Под ним десяток солдат. Повиси-ка на нем. А когда надоест, возвращайся назад, гулять по воде, гулять по воде, гулять по воде со мной…» Потому что большой православный крест я уже хорошо вижу. Конечно, никаких солдат наверху нет. Тех, кто штурмовали эту гору, прорывая блокаду Ленинграда в январе 1944-го, конечно, тоже. Это в память о них здесь поставлен поклонный крест. Он один теперь отвечает за всех и на все вопросы. Сколько солдат тогда погибло, точно никому неизвестно. Наверное, немало. Брать штурмом занятую противником высоту, когда сверху тебя обстреливают из минометов и забрасывают гранатами, всегда сложно. О жестоких боях без всяких слов напоминают сохранившиеся траншеи и воронки на склонах. Они отсюда никуда не делись, только разгладились немного. Время их такими сделало, но оставило, чтобы мы помнили.
Понятно, что никакого «швейцарского домика» на вершине нет и в помине. Уцелеть ему в любом новом виде и качестве, здесь было совершенно невозможно. От него остался только фундамент и следы погреба, который в годы войны могли использовать как укрытие.
Ближе к восточному склону горы открывается смотровая площадка, с которой город виден, как на ладони. Немцы тоже все это неплохо видели. У них тут был наблюдательный пункт. Кажется, вот он, город, бери его. Все 900 дней блокады тяжелые орудия били отсюда по осажденному Ленинграду. Понятно, что они находились там, внизу, хорошо укрытые и замаскированные. В общем, обильно полита высота нашей кровушкой. Ходишь и даже не знаешь, куда лучше ступить, земля под тобой плачет. Уже не пройдешь мимо, сердце начинает заходиться. Здесь всегда дует сильный ветер, не понять гудит он или стонет …
На южном склоне Ореховой горы уже вовсю цветут синие первоцветы, режутся зеленые почки на деревьях, настоящая весна. Это все для нас, живых. А рядом по дороге на вершину - старое, заброшенное людьми сельское кладбище с покосившимися ржавыми крестами и звездами. Кое-где еще сохранились надписи, последние захоронения 1943-1945 годов. Все это укрыто под толстым слоем тронутых тленом прошлогодних листьев. Их шорох под ногами, как дошедший через время человеческий шепот. Поди, услышь, о чем он? Кое-где на могилах есть свежие наклеенные фотографии. Значит, пока не забывают, еще приходит сюда кто-то…
Для мертвых могилы и память, если она у нас осталась. К 70-летию Победы обновили мемориал «Взрыв», установленный на месте, где окруженные немцами моряки-балтийцы подорвали себя вместе с орудием. Сюда добавили красную звезду из пенопласта. Хотите посмотреть, как она сейчас выглядит? Нет? Это правильное решение. Такое - лучше не видеть.
Дудергоф… Немцы шли сюда уверенные, с улыбкой узнавая названия населенных пунктов, так похожие на их родную Германию, говорили, что это тоже их земля. Наследие великого Петра, при котором было не принято торопиться возвращать прежние русские имена на отвоеванной у шведов территории Ингрии. С Вороньей горы на самом горизонте виден дым. Там, за Дудергофским озером начинается какая-то промышленная зона, работающая на огромный мегаполис. Это большое красивое озеро соединено плотиной с другим, Долгим озером. Во время нашего наступления немцы взорвали ее, затопив ближайшие населенные пункты. Только Красную армию уже нельзя было остановить, ничем…
На Вороньей горе в эту апрельскую пору хорошо смотреть вечерние закаты. Рядом с нами на теплом склоне горы сразу несколько групп молодежи. Теперь это считается экотуризмом и многие поднимаются сюда с велосипедами. Земная тишина больше никому не кажется странной, она никого пугает. К миру все давно привыкли и считают его естественным состоянием. Неожиданно раздается автоматная очередь. Мы вздрагиваем и переглядываемся, откуда она сегодня? На нас сразу веет холодом от находящихся рядом старых траншей и воронок. Нет, это где-то там, внизу, среди мирно соседствующих хижин и дворцов местных «бауэров», просто ведутся обычные строительные работы. Мы тоже начинаем свой спуск по крутому склону вниз, в привычную жизнь. Только закат еще долго идет следом и заливает небо кровью, словно говорит: «Люди, не забывайте, помните о нас…» Город в ответ благодарно мерцает своими огнями и звездами, открывает перед нами прямые как стрела проспекты и широкие площади. Он всегда помнит высокую цену завоеванной тишины…
Приехав домой, принялся запоем читать о Дудергофских высотах в интернете. Очень скоро почувствовал дурной запах, прикосновение чего-то липкого и неприятного. Историю здесь старательно смешивали с ложью, развенчивали героев - моряков и в избытке демонстрировали фото веселых немецких солдат, позировавших на фоне захваченных корабельных орудий. Память у таких авторов показалась мне слишком короткой. Следовало немедленно освободиться от грязи. И тогда я открыл строки поэмы ленинградской поэтессы Ольги Берггольц, посвященные штурму Дудергофских высот «Памяти защитников». Она была написана в далеком 1944 году и сохранила дух и правду своего жестокого времени. Да, это было для меня очищением...
Он полз и бежал, распрямлялся и гнулся,
он звал, и хрипел, и карабкался в гору,
он первым взлетел на нее, обернулся
и ахнул, увидев открывшийся город!
И, может быть, самый счастливый на свете,
всей жизнью в тот миг торжествуя победу, –
он смерти мгновенной своей не заметил,
ни страха, ни боли ее не изведав.
Он падал лицом к Ленинграду.
Он падал, а город стремительно мчался навстречу…