Давай, давай, Душа моя,
построим дом на склоне!
Чтоб были все леса, поля
видны, как на ладони!
Пусть каждый путник, увидав
белеющие стены
среди сбегающих дубрав,
средь их зелёной пены,
захочет знать, кто там живёт,
чьи липы вековые?
Свой путь оставив, он свернёт,
пройдёт столбы въездные.
Дадут ли там ему ночлег?
И вот, в надежде зыбкой,
он перейдёт почти на бег,
с застывшею улыбкой.
И будет там заросший сад,
незапертые двери,
и перспектива анфилад
в тумане акварели.
Я допущу его к руке,
уместно будет если.
Я - в пожелтевшем парике
и в инвалидном кресле.
А у окна, где луч косой
прорезывает щели –
ты, путешественник седой,
прикованный к постели.
Когда бесчувственным лицом
ты повернёшься к свету,
листва взовьётся на крыльцо
и хлынет по паркету.
Незваный гость шагнет назад.
Старинные портреты
со всех сторон в него глядят
сквозь стены и предметы.
Нет-нет, похоже, что ночлег
уже не нужен, ибо
здесь пустота –из века в век…
Спасибо, нет. Спасибо!
Он побежит, сжимая рот,
и в эту дверь, и в эту.
Но в доме том есть только вход,
а выхода в нём нету!
И понесут его года
через дожди и зимы,
через чужие города
и веси – мимо, мимо,
и всё быстрей – вперёд, вперёд,
ни крикнуть, ни проснуться.
И где ж тот гиблый поворот,
чтоб на свой путь вернуться?..
…Лицом сквозь ржавчину дубрав,
над высохшей травою,
травы ногою не примяв,
проходим мы с тобою.
Года играют о былом
на старом саксофоне.
И всё решаем мы о том,
какой же нам построить дом
и на котором склоне.