Мне не все нравилось в моем благородном и горячо любимом дедушке. Особенно были не по душе его недвусмысленные намеки на отсутствие у меня чувства юмора. И когда однажды он позволил себе в присутствии посторонних сказать: «Жаль, очень жаль, дорогой мой, что бог обделил тебя чувством юмора», – я взорвался. Наговорил ему дерзостей, обвинил в чванстве и, наконец, заявил, что такие рассказы, какие он пишет (дедушка опубликовал больше десятка юмористических рассказов), я смогу штамповать по двадцать штук в день.
Уезжая в Коломну из Александровска, где жил дедушка, я поклялся во что бы то ни стало написать юмористический рассказ...
В голове был десяток свежих анекдотов. К вечеру следующего дня я их все записал. К моему глубочайшему огорчению, когда я зачитал приятелям свои «юмористические рассказы», никто не только не засмеялся, но даже и не улыбнулся...
Последующие дни я тормошил всех своих знакомых, вытряхивая из них смешные истории, все свободное время проводил в общественных местах, ездил в трамвае, автобусе (авось случайно услышу что-нибудь смешное!). Все собранное было изложено на бумаге. И снова – тот же результат...
У меня опустились руки, я потерял сон и аппетит. Уязвленное самолюбие не давало покоя.
И тут я вспомнил о заметке, как-то прочитанной в газете. Один поэт лет пять посылал свои стихи в газету. Редакция регулярно высылала ему разгромные отзывы. Наконец это вывело поэта из себя. Он перепечатал на машинке несколько сонетов Шекспира и послал в газету. Сонеты также не выдержали критики требовательной газеты
Этот вариант мне тем более подходил, так как, думал я, что бы сейчас ни написать, от дедушки положительной оценки ожидать трудно. Я взял подшивку старых юмористических журналов, подобрал лучший, на мой взгляд, рассказ, переделал фамилии действующих лиц, переписал и отослал рассказ в Александровск.
Мои предположения подтвердились. Ответ дедушки гласил:
«Насилу дочитал твою стряпню, дорогой мой! Выбором темы, места и времени действия (я уже не говорю о художественных достоинствах) ты напомнил писак-приспособленцев. Как можно опускаться до уровня подобных типов?
Целую. Дед».
Я не сдавался. Взял подшивку более свежих юмористических журналов. Нашел подходящее. Отпечатал и послал дедушке новую юмористическую зарисовку. Ответ из Александровски был кратким:
«Стереотипнейший штамп, трафарет, шаблон!»
Не обращаю внимания и продолжаю писать. Изощряюсь в закручивании разнообразных интриг, меняю манеру изложения, продумываю самые неожиданные завязки, хода, концовки, для достоверности описываю курьезные истории, будто со мной происшедшие... Все напрасно!
В ответ на последний юмористический рассказ пришло такое письмо: «В моем возрасте, дорогой мой, легко можно схватить инфаркт от такого юмора. Еще один подобный, ты меня извини, образец галиматьи – и можешь выезжать меня хоронить...»
Словом, дедушка своей шуткой хотел меня еще больше раззадорить, и я начал уже было готовить новую юмореску. Однако обстоятельства сложились так, что стало не до юмора...
Вместо рассказа я послал на этот раз обычное письмо:
«Дорогой дедушка! Помоги советом. Я невольно попал в неприятнейшую историю. Расскажу все по порядку. Неделю тому назад мне случайно стало известно о массовом хищении спирта на предприятии, где работаю. Я заявил об этом зам. директору и потребовал обстоятельного расследования.
– Расследования не будет! – резко сказал он.
– Но моя, моя совесть... – заикнулся я.
– Нужна мне твоя совесть!..
Больше он не стал со мной
говорить.
Вечером того же дня ко мне явилась жена одного из замешанных в расхищении спирта.
– Мне нравятся мужчины, – заявила она, – знающие, чего хотят, и твердо стремящиеся к цели...
Выслушав ее намек на взятку, я указал на дверь.
– Я ошиблась, – с невозмутимым видом сказала она, – вы, оказывается, взрослый ребенок. Что ж, вам придется пожалеть!
Через несколько дней меня вызвали в завком и зачитали анонимное письмо. Оказывается, не далее, как три дня тому назад я избил сковородкой (и это не впервые!) свою беззащитную жену; еще раньше я поругался с соседкой и, наконец, пнул ногой старика-инвалида.
У меня глаза на лоб полезли от негодования. Кровь ударила в голову. Какая нелепая, грубая, бессовестная клевета! Я был взбешен, но совершенно беспомощен. Я просто не знал, что делать...
Не прошло и двух дней, как мне снова позвонили из завкома и предъявили новые анонимные письма.
«Как можно терпеть в нашем обществе афериста, взяточника и шантажиста? – говорилось в одном из них. – Небезызвестный вам Казаров распустил слухи, что имеет большие связи и может за определенное вознаграждение устроить изолированную квартиру или повлиять на любое судебное разбирательство. Мы, скромные труженики, по наивности поверили этому проходимцу и вручили собранные долгими годами крохи. Мы были в ужасе, когда узнали, в чьи руки попали наши трудовые сбережения!
Но, как ни странно, до сих пор деньги нам не возвращены. Болы ше того, этот подлец нас шантажирует: он говорит, что, если мы обратимся в суд, нас тоже посадят как взяткодавателей.
Группа граждан-трудящихся».
Другая анонимка гласила:
«Освободите нас от пьяницы, дебошира, хулигана! Ваш работник Казаров почти каждый день пьян.
То, что нам приходится выносить от него, трудно описать. Не заинтересуется ли этим общественность Вашего предприятия?
Группа жильцов».
Я еле дослушал до конца. Я не верил своим глазам. Можно ли было выдумать что-либо гнуснее!
Я попросил завкомовцев больше меня не беспокоить по нелепым заявлениям. Но анонимки сделали свое. Теперь я уже не мог спокойно работать: на протяжении всего рабочего дня с боязливой осторожностью посматривал на телефон, с волнением ждал нового звонка. И звонок последовал.
Я решительно потребовал освободить меня от знакомства с клеветническими письмами...
В завкоме были другого мнения.
– Нет дыма без огня, – сказали мне, – придется писать объяснения.
– Объяснения? Какие? – возмутился я.
– Вы должны отвести выдвигаемые против вас обвинения.
Я хлопнул дверью и ушел.
Вечером, когда я шел с работы, охрана на проходной обнаружила в моем термосе спирт. От неожиданности я потерял речь. Тут же был составлен соответствующий акт.
Пока все.
Целую, твой Владимир.
Р.S. Тебе, наверное, будет небезынтересно узнать, как ведет себя при этом моя супруга, от которой ты был в восторге и которая, как мне раньше казалось, понимает меня с полуслова. Так вот. Она заявила, что я вечно куда-нибудь влезу и что придет время, когда у нее лопнет терпение».
Ответ из Александровска был самым неожиданным:
«Понял твой замысел. Завязка неплохая. Целую. Дед».
Я был обескуражен.
Дальше получилось еще более удивительное, непостижимое и невероятное.
Чем больше я пытался убедить дедушку, что эта история не выдумана, чем подробнее и всестороннее описывал неприятные для меня события, тем с большим восторгом дедушка воспринимал мои сообщения. Я терялся. Не знал, что делать.
Разубедить дедушку оказалось невозможно.
Я пишу дедушке, что меня собираются уволить с работы, что меня вызывал следователь. А в ответ из Александровска приходит телеграмма: «Все идет пока хорошо. Попробуй развить сюжет дальше».
Я сообщаю, что мне предъявили уголовное обвинение в хищении государственного имущества, что с меня взята подписка о невыезде, что мое имущество описали. А дедушка телеграфирует: «Превосходно. Еще пару коленец, и ты станешь юмористом».
У меня резкий спад... Настроение жуткое... Разлад с женой...
– Все равно жизни не будет, – сказала она, уходя. – Если ты и выскочишь из этой истории, то из следующей – никогда! Я же хочу построить настоящую крепкую семью. Прощай, дон Кихот!
Некоторые знакомые перестают здороваться, обходят стороной.
Поняв, что дело оборачивается серьезно, решаю взять адвоката.
Адвокат отводит меня в сторону и говорит: «Со мной можете быть откровенным. Скажите, сколько из предъявленного обвинением действительно вами присвоено?» – Выскакиваю из адвокатуры как ошпаренный.
Дома ждет письмо дедушки: «Дорогой друг мой! Новым сообщением ты развеселил не только меня, но и моего приятеля Загоскина (может, помнишь, я, тебя знакомил с ним, когда ты приезжал в апреле. Он тоже пенсионер). Скажу больше, Загоскин вначале даже подумал, что это с тобой действительно происходит. Но я его сразу разубедил, рассказав, из-за чего завязался сыр-бор.
Короче, все чудесно!
Жду продолжения рассказа.
Целую. Твой дед.
Р.S. Загоскин находит, что ты избрал удачную форму и манеру изложения этого несомненно юмористического материала. А он-то кое-что смыслит в юморе!»
Я уже чуть ли не начал сходить с ума. Но вот, наконец, узнаю: никакого суда не будет. «Дело» прекратили. Действительных же преступников привлекли к уголовной ответственности за клевету.
А спустя две недели я получаю большой пакет. Раскрываю. Письма и вырезки из газет. Читаю:
«Уважаемый тов. Казаров!
Я давно имею желание стать юмористом. Но все попытки написать юмористический рассказ кончаются неудачей. Посоветуйте, как писать...»
«Глубокоуважаемый тов. Казаров В. И.!
Чтя Ваш талант юмориста, мы, пенсионеры домоуправления № 37/8...»
«Дорогой дядя Казаров!
Мы, пионеры школы-интерната...»
Что за чертовщина? Ничего не пойму!
Дальше письмо на бланке Александровской газеты:
«Уважаемый тов. Казаров В. И.!
Редакция газеты приглашает Вас постоянно сотрудничать в отделе юмора нашей газеты. Надеемся, что Вы сейчас готовите новый юмористический рассказ. Мы с радостью поместим его в газете.
С приветом!
Редактор Афонский.
N.В. Высылаем вырезки из номеров нашей газеты, опубликовавшей Ваш рассказ, и часть писем-отзывов наших читателей».
Не успел я перечитать письма, как принесли телеграмму: «Ты достойно справился задачей Поздравляю успехом Дед».
* Г-та «Коломенская правда», 11 октября 1964 г.
Вадим Цеков