Вот, тот устал. И этот надорвался.
А третий «счёты свёл», но улыбался
Осколками раздробленного рта.
И только ствол дымился на паркете.
Я видел это. Мы давно не дети.
И адова сгущалась темнота.
Он снится мне. Глухою зимней ночью,
Когда всё вымирает, и воочию
Встаёт его фигура предо мной.
И я мечусь в полубреду, во сне ли?
А он, садясь на край моей постели,
Простреленной качает головой.
Как будто виноватит, укоряя
За то, что я весь этот ужас зная,
Не сделав ничего, не позвонив;
Не выбил дверь в том доме над рекою,
Где он искал последнего покоя,
За нас за всех себя приговорив.