У меня осталась кассета с записью твоего голоса. Теперь это мой любимый трек длиной в 68 минут.
Ты говоришь - и я вижу, как ты идёшь по морскому дну, сплошь утыканному раковинами моллюсков и водорослями, покачивающимися в такт твоим плавным, замедленным водой шагам.
Ты говоришь - и я вижу, как ты греешь озябшие руки у яркого костра, взметающегося снопами искр к черному, усыпанному звёздами, небу. На тебе моя спортивная куртка, джинсы и кроссовки, которые мы вместе купили в Москве прошлой зимой.
Ты говоришь - а я вижу, как с отвесной скалы, покрытой мхом и душистыми травами, чуть слышно шурша, падают камешки. Набирая в полете силу и скорость, они с плеском врезаются в морскую воду, чтобы, замедлившись, осторожно опуститься на дно и залечь там на десятки, а то и сотни лет.
Кассета заканчивается, и магнитофон глухо щелкает, останавливая воспроизведение.
Тёмно-коричневая тоненькая плёнка уже истёрта и покрыта тысячью мелких царапин. Иногда, вместо того, чтобы перемотать на начало, механизм старого магнитофона даёт сбой. Тогда драгоценная пленка "зажёвывается", и на ней остаются новые рубцы. Я бережно вынимаю кассету с твоим запутавшимся, перекрученным в шестерёнках механизма голосом и аккуратно возвращаю плёнку на место, накручивая ее грифельным карандашом на просвечивающиеся внутренности кассетного корпуса. Вставляю кассету в магнитофон. И нажимаю на "пуск", снова и снова, чтобы слышать: ты говоришь.