Ещё не знал, не чувствовал, не видел,
Жил непонятной грёзою томим,
Мир пошлости всем сердцем ненавидел
И как умел уже боролся с ним.
Смотрел на зори, видел в них знаменья,
Но скрытый смысл постичь ещё не мог.
В самом себе искал им объясненья
И полон был сомнений и тревог.
Двадцатый век уже стучался в двери
И рушился привычный старый быт,
И первые жестокие потери:
Любимый дед параличом разбит.
Смерть для него была как избавленье
От долгих мук, а вскоре вслед за ним
И бабушка - душа и дух именья -
Скончалась, пожелав любви родным.
Осталась мать, склонённая над сыном,
Он этот образ в сердце сохранил.
В родстве духовном и нерасторжимом
Потом всегда поддержку находил.
Жизнь разделилась на две половины:
На "до" и "после" - и увидел он
И скудные пласты намокшей глины,
И свой фабрично-заводской район.
Услышал гул, далёкий и тревожный,
Недобрый знак грядущих перемен,
Услышал как звенит тоской острожной
Осенний ветер возле серых стен.
Так юность кончилась. С кровоточащей раной
Он вышел в жизнь - мечтатель и поэт -
Из поэтических - в обычные туманы,
Из летних зорь - в холодный зимний свет.
На том пути, фатальном, неизбежном,
Он встретил ту, которую воспел,
Которую однажды "в вихре снежном"
Сам потерял. О чём потом жалел.
Но это позже. А пока - влюблённый,
Ещё не напечатав ни строки,
Перед единственной, коленопреклонённый.
С волненьем просит у неё руки.