Балка загородняя, бывшая окраина,
В море утыкается там, где карантин,
Вида Херсонеса древние развалины
Навевают вечности тягостный мотив.
На могильном камне змеям аж не терпится-
Полоз с полозихой прерывают пост,
Кольцами скрутились, друг под другом вертятся,
А то выпрямляются в свой немалый рост.
Жизнь вокруг рождается –почва плодородная,
Сдобрена органикой последних двух веков,
Голытьба соседствует с ихним благородием,
Адмирал с солдатиком, дите со стариком.
Улеглись тут рядышком, мирно и навеки,
Под имперским флагом, кто под кумачом,
Разные по духу, по вере, по столетиям.
Комиссар с буржуем, жертва с палачом.
Кладбище старинное – как тельняшка давняя:
Белое и черное, блеск и нищета,
За аллей главною, ухоженной, центральною,
Через метр убогость, стыд, позор, тоска.
На метал «старатели» отнесли оградочки,
В эмали фотографий дырочки от пуль,
Не имея совести, палят из пневматики
Потомки захороненных, не скрывая дурь.
У убогих этих шиком верх считается
Шариком свинцовым угодить в глаза.
Как такие выродки только появляются?
Жаль «мочить на месте» без суда нельзя.
Майскою сиренью воздух дышит маревом,
Церквушечка всехсвятская вступила в перезвон,
А на старом кладбище склепные развалины,
Руины из надгробий потерянных имен…