растворить сознание в тишине
сузив вечность до ночи, бесконечность до точки
это накипь поэзии осталась на дне
перевернутой бочки, описанной строчкой
из рембо о приколотой к небу звезде
о любви и вине о вибрации эха
в солнцах выбитых стекол, в дрожи колен
между риффов мостов, между блюзов тоннелей
между слэпов смыкающихся параллелей
между свипов и слайдов погребальных костров
сквозь бластбиты терактов, тремоло взрывов
сквозь молчание замерших кардиограмм
сквозь проводку искрящую оплавленных нервов
по кровавым салютам осколочных ран
нафталановый карцер, храм бетона, морг кварца
наполняет оркестр пчелиных арий подстанций
под немолчный и пьяный метроном поездов
там века коротают, в стены врастая,
каждый дымный сентябрь, каждый мраморный март
конденсатом эпохи слезятся сквозь стены,
ржавой кровью врезая жизни линии в них
и кренится воронка галактики влево
и плывёт как офелия в черную пену
спиральных ступеней из толченого льда
в фосфорическом блеске гниющих галактик
дремлет в пряном тепле изумрудный распад
под слепым оком траурной солнечной плесени
сонно млеет кудрявый и запущенный сад,
и там кто-то живёт, и поет, и рыдает
тратит лампочки, лица, жжет то ладан, то газ,
чтобы чайник кипел и клубился кудрями, облаками, шарами выгорающих звезд
и накипь новой поэзии оседала над бездной,
как роса выступает
на поверхности ваз