Тяжело дедам жилось на свете,
Но трудились, не жалея сил,
Пострадавшие от злых наветов,
Всех простили, кто их засудил.
Вся страна, что каземат в подвале,
Кто честней, себе могилы рыл,
Кто хитрей, в неистовом угаре,
Свой народ предательски губил.
Загоняли в лес, в места лихие,
Где глухая, страшная тайга,
Труженика крепкого России,
Видя в нем врага и кулака.
Много лет прошло с тех пор, но помню,
Родовая боль сидит в крови:
Гул в деревне. Яркий, жаркий полдень,
Рев коров и лай собаки у двери.
Вошли трое. И застыло время.
«Не хотел в коммуну ты войти?
Что ж, пеняй, Максимыч, выбрал жребий,
Будешь ты, как горб его нести»…
Отобрали самое святое:
Дом, хозяйство, Родину, село,
Повезли в леса, где лишь глухое,
Гиблое болото их ждало.
В трюмы набивали до упора,
Так что замедлялся баржи ход,
И легко, без всякого укора,
Истребляли собственный народ.
Многие из тех, что были с ними,
Душу Богу отдали свою,
Сосланные мучились и гибли,
Может, успокоились в раю.
А кто выжил, тот, как раб трудился,
Под конвоем банды подлецов,
Лес рубил. И гнус таежный вился,
Залепляя начерно лицо.
Так и жили. Уж стоят деревни,
Быт налажен, есть и огород,
Но указ: опять собрать все семьи
И согнать на новый пароход.
Снова – заново, в места глухие:
«Чтобы пожалели, что живут»!
Вот такие времена гнилые,
Помнят мои предки наизусть.
От того ль и потому на свете,
Эта боль сидит в нашем Роду,
Чтоб не забывали наши дети
Тех, кто предавал свою страну.
На фото: Нарымские спецпереселенцы под конвоем.