Шаги скрипят, где нет давно дороги
И под луною томные снега.
В накидках белых ёлки-недотроги.
Тень впереди не хочет убегать.
Забытый дом с поваленным забором,
Зайчишка удирает во всю прыть…
Я подхожу, он мне до боли дорог.
И - в горле ком - стараюсь дверь открыть.
Она, как иволга весною, отзовётся
Безмолвию лесному, как упрёк.
Нам с эхом ничего не остаётся,
Сглотнув комок, переступить порог.
Там печь, разинув рот от удивленья,
Услышав голос вкрадчивых шагов,
С надеждой смотрит молча на поленья
Берёзовых в углу лежащих дров.
Кровать пуста с подушкой одинокой
Холодной ночью, снежною зимой.
А на подушке лунные осколки
Без разрешенья стали на постой.
Колышет тюль невзрачной паутины
Сквозняк, ласкает сгорбленную тень,
Смотрящую на старую картину,
Где виден ещё выцветший олень.
Покажется, что бабушка подушку
Взобьёт, как много зим тому назад...
Где колыбельную любил я слушать.
И пальцы деда с самокруткою дрожат...
Как много сказок пряталось за шторкой,
Кто знал, что сказкой вскоре станет жизнь?
Вон, с орденами деда гимнастёрка.
Гвоздь обломался, на полу лежит...
Подкралось утро как-то незаметно
И, кудри распустив, дымит труба.
Сосулька вдруг заплакала, кокетка.
«Тяжёлая» досталась ей судьба...
А на опушке два креста нагнулись,
Сколоченные, видно, второпях,
Мне было легче, где свистели пули,
А руки, ноги — словно, в кандалах...
Сбежались к дому старые тропинки
(Конечный адрес моего пути),
Дверь улыбнулась молча, по-старинке,
Да, я дошёл. Мне некуда идти…
Мы с домом оживали понемногу,
Весёлая топилась утром печь.
За лесом уходили прочь дороги.
Пока я жив, готов наш дом беречь.