Эх, родная дыра, лай собак и сержантов,
Заскорузлая муть, да похлебка в обед.
Догадал меня черт и с душой и талантом,
Разрешенья не взяв, здесь явиться на свет.
Солнце льется на снег, на лепёшки навоза,
Разлетается вширь золотой перезвон,
Утекли в небеса вдовьи тихие слёзы,
Подливающих мне волооких кумён.
Я продам воротник, голубую цигейку,
В Каринторфе возьму, чтоб залить свою грусть,
И в вагончик вожмусь, и по узкоколейке
В добрый город Чепецк, может быть, доберусь.
Будет лето плясать вслед за мной на исходе,
Материться, рыгать на ковровый настил,
Там, где совесть была, что-то выросло, вроде,
То, что я от души на весь Киров ложил.
Оглушительный свист вдоль Разбойного Бора,
Льет вишнёвый сироп на стремнину заря,
Где-то слышится гул, катера Рыбнадзора
Пролетят, как всегда, до Котельнича зря.
В Верхнекамской тайге носят водку в гондонах,
Разбавляя слезой зеков скудную снедь,
Здесь хозяин один, со звездой на погонах,
Одуревший от сна, вислощёкий медведь.
Развелось стукачей, словно вшей за подкладкой,
Вот из зоны в Лесном, уже видно вполне,
Как тюремный режим, строевые порядки,
Расползаются вширь по притихшей стране.
Распахнула беда свои черные веки,
Над Опарино флаг, дом с казённым бельём,
Мы в обнимку с дождём, от аптеки к аптеке,
Не хватает огня, душу перцем зальём.
Жарко дышит в лицо мне Уржум перегаром,
А в Туже в КПЗ вход бесплатный открыт,
Ох, не даром мне в грудь берцем тычут, не даром,
Надо как-то бы встать, да всё тело болит.
Не печалься, сестра, заварить чифирку бы,
Чтоб хоть как-то раздуть дня седые угли,
Омутнинскую злость мои синие губы
Целовали взасос и по шее текли.
Я в Кильмези тонул, а в Фалёнках был битым,
Из дремучих Уней кое-как выползал,
Ночь глухая течёт, как расплавленный битум,
Стал я старым, пустым, как свечинский вокзал.
В Афанасьево пил, допивал в Синегорье,
Санчурск дал мне любви бестолковые дни,
Хоть корней слободских, я умру в подзаборье,
Будешь в Проснице, друг, там меня помяни.
Опадают цветы моей жизни вчерашней,
Облетает листва в муть покинутых рек,
Я уйду навсегда опустелою пашней,
И засыплет мой след верхобыстрицкий снег.
Эх, родная дыра, край замшелый и куцый,
Буреломная глушь, да туманы вдали,
Стайки светлых берёз к избам брошенным жмутся,
И курлычут, прощаясь навек, журавли.