Привет, родная
Смотри: наступает лето и мне сильнее хочется тебя ждать
Я еду путем, над которым сияет небо, огромное, белое в радостных облаках,
Я еду путем, где желтеют сухие травы,
Хотел бы – к тебе, но по-прежнему только вдаль.
Шесть лет километры тянутся между нами, шесть лет я не знаю, что тебе рассказать.
Шесть лет я мечтаю скорее тебя увидеть,
Наверное, столько же ждет еще впереди.
Мы с тобой так изменились за эти годы... У нас теперь новые люди, новые шрамы – новые мы.
Давно не болтаем о книгах с тобой под утро (давно не читаем – так что о чем болтать?), пишем с ошибками, сами потом смеемся: раньше такого старались не допускать.
Мы так устали, так с тобой повзрослели, и времени нет за скопом важнейших дел. И прошлое с каждым годом милей и дальше, и новым вещам в душе не хватает места...
В нас теперь больше усталости, меньше грусти, а все наши страсти на полке под потолком – до них теперь как будто не дотянуться, и трудно решить, теперь мы с тобою кто?
Вот в детстве я был путешественником, ты – пиратом. Жаль, в это время уже не вернуться нам.
Потом сценаристкой ты стала с сюжетов вязью, с любовью к твоим персонажам и их мирам. Я тогда был геологом с ярким взглядом, мечтавшим исследовать чуть ли не весь земной шар.
План бы почти удался, да только, только... эх, так бывает. Время-то есть еще...
Смотри, наступает лето. Ты там решаешь, куда пойти, чтоб остаться самой собой. Я так и не стал, но это неинтересно, я рад, что не забыл в давнем детстве твое лицо. Я рад, что могу смотреть в голубое небо, и вспоминать тебя, и привычный тебе алматинский смог, мечтать смотреть с тобой на созвездья ночью или встрячать горящий огнем рассвет...
Конечно, жаль, что встретимся мы не скоро, и станем старше и, может, еще усталей, еще грустней. И будет нам тогда уж по двадцать с чем-то, и будет не раз разбито другими сердце. Но, может, тогда все будет немного проще, хотя бы понятнее, кто мы и быть нам кем. И, может, я всё-таки буду копаться в нефти, но лишь затем, чтоб пробиться к живой мечте? И, может, в руках твоих оживет сценарий, и, может, затанцует в груди огонь? И если мы сможем быть рядом, я буду рядом и, я надеюсь, чем-то смогу помочь.
Потом, пройдут месяцы или годы, все станет как надо, срастется в конце концов. В особенный день мы поймем, что уже не надо быть взрослыми или с собой бороться. Вернемся в свои пятнадцать, уже без грусти, без звонкой тоски, что птицей жила в груди. И в утренней тишине мы пойдем по улицам, или по горным тропам, или по берегу моря. Мы будем болтать о пустяках, не думая, что звонко тревожим чей-то чужой покой. И если ударит дождь, мы под ним станцуем, а не пойдет – то, в общем, станцуем тоже.
Представь этот день, самый яркий и мой любимый. Под вечер, устав, с тобой мы пойдем в кино. Билеты продав, тебя не узнает кассирша, а я в это время буду так горд тобой... Мы войдем в зал, и ты словно обычный зритель присядешь в кресло, смотреть будешь на экран, зная любое движение в этом фильме. Я не замечу, как, засмотревшись, за руку возьму тебя. И я узнаю все, что когда-то слышал из уст твоих, но я знаю – ты меня удивишь. Эту премьеру я навсегда запомню (уже запомнил, осталось лишь до нее дожить).
А после фильма мы будем смотреть на звезды, соединять созвездья сквозь тьму рукой. Ночь будет тихой и бесконечно долгой, а я буду счастлив ее проводить с тобой.
Осталось дождаться. Сейчас наступает лето, а значит, мы стали ближе еще на год. Я еду путем, над которым синеет небо, однажды буду на небо смотреть с тобой.